Его приятным идеям невозможно было найти альтернативу, это и превращало нас в единомышленников.
Когда полковник Диль вручил мне новую дюжину почти наизусть вызубренных книжек, я с улыбкой вспомнил, как полковник Михайлов разрезал на них перочинным ножом плавленый сырок и соленый огурец.
Диль начал пространно рассказывать о НАТО и о том, насколько важно в новых политических условиях налаживать взаимопонимание между нашими армиями. Минут двадцать мучительно покорчив одухотворенную вниманием физиономию, я больше не выдержал и осторожно дал понять немцу, что он говорит банальные вещи, а мои товарищи не туземцы, к которым внезапно приплыл Миклухо-Маклай. Хотелось скорее раскусить цель визита Манфреда.
Уловив толстый намек, Диль положил перед собой что-то вроде опросного листа и с истинно немецкой педантичностью, переходя от пункта к пункту, стал задавать вопросы. Судя по ним, нетрудно было сообразить, что Диль имеет задание основательно прощупать психологию восприятия НАТО офицерами российского Генштаба, вычленить отрицательные и позитивные моменты, определить стереотипы и алгоритмы. Ну и, разумеется, разработать соответствующие рекомендации для тех, кто занимается информационно-психологическим обеспечением расширения НАТО на Восток.
Положение подопытного кролика злило меня. Стало ясно, что все это — часть уже хорошо известной в Генштабе натовской спецпрограммы, имеющей целью «размыть образ врага», внедрить в сознание наших военнослужащих установки, которые бы заставляли их не так агрессивно относиться к блоку и к намерению его руководства продвинуться на Восток.
Весь набор банальных аргументов, которые с истинно арийской добросовестной прямолинейностью излагал Диль, был мне тоже хорошо известен. Я лишь делал вид, что внимательно слушаю его, а сам думал о своем…
Еще в первой половине 80-х годов, когда наша разведка выудила в натовских штабах документы, свидетельствующие о намерении альянса расширить зону своего влияния за счет разваливающейся коалиции соцстран, меня поражала та вялость, с которой Кремль прореагировал на эту информацию (даже тогда, когда Венгрия тайком от Москвы стала напрашиваться в НАТО, еще состоя в Варшавском Договоре).
Создавалось впечатление, что Горбачев, упоительно токовавший о перестроечных процессах и о новом мышлении, не придавал значения проблеме, очертания которой не только легко прогнозировались, но и были уже хорошо видны. Даже самые серые офицеры советского Генштаба отлично понимали, что вывод наших войск из Восточной Германии приведет к опасным для СССР кардинальным изменениям на военной карте Европы.
Сотрудники «Штази» (разведка бывшей ГДР), глубоко внедрившиеся в штаб-квартиру НАТО в Монсе (Бельгия), поставляли в «центр» исключительно достоверные и ценные сведения (немецкому агенту удалось даже жениться на сотруднице одного из отделов штаб-квартиры блока, откуда и добывались ценнейшие сведения). Разумеется, Кремль о поступающей в «Штази» информации и о далеко идущих планах Североатлантического альянса тоже знал. Знал и о том, что некоторые наши друзья по соцлагерю начинают потихоньку поворачиваться задницей к Москве.
Казалось, что, провозглашая одну за другой свои инициативы, радикально меняющие расстановку сил в Европе, Горбачев не всегда понимал глубину военно-политических последствий своих предложений. Конечно, сейчас легко валить все на Михаила Сергеевича. Но факт остается фактом — ни в Кремле, ни в правительстве не нашлось тогда людей, которые смогли бы серьезно предостеречь Горбачева от слишком поспешных решений, связанных с выводом наших войск из Европы. Молчаливая или поддакивающая цэковская «свита» развязывала ему руки.
Пожалуй, самыми первыми нашими союзниками, раньше всех почуявшими угрозу, которую несли соцлагерю политические «прорывы» Горбачева, были восточные немцы. Один из самых преданных наших партнеров, руководитель разведки ГДР Маркус Вольф, писал в своем дневнике:
«…Еще оставался проблеск надежды на разум, прежде всего в позиции нашего главного союзника. Даже в самых мрачных предчувствиях я не мог представить себе, что произойдет в результате подписания договора «два плюс четыре». Несмотря на нараставшие сомнения в политических способностях Горбачева, я долго после того, как стали известны решения, принятые в июле 1990 года в Архызе — а согласно им территория ГДР без всяких условий включалась в НАТО, — не верил и не хотел верить в то, что лидер Советского Союза, не возразив и словом, мог бросить своих ближайших друзей и союзников на произвол судьбы. Этот шаг вызвал не меньшее удивление нового друга Горбачева Гельмута Коля и его окружения…»
Читать дальше