Такая постановка вопроса выглядела дипломатичным компромиссом. Но, учуяв еще одну слабину Москвы, натовцы принялись еще безоглядней орудовать в Югославии. И тогда Москва решила хотя бы присутствием своих войск на Балканах дать понять НАТО, что Россию слишком рано списывать со счетов.
Всему этому была придана форма «совместной миротворческой операции».
В 1995 году при штаб-квартире НАТО в Монсе (Бельгия) начала работать группа российских офицеров, которая занималась организацией деятельности российских миротворческих сил в Боснии. То был явный знак перевода российско-натовских отношений в практическую плоскость, хотя в России дискуссия о проблеме расширения НАТО продолжалась и еще многое было неясно. Парламент потребовал от Генштаба разъяснения его позиций.
7 мая 1995 года на закрытые слушания по этому вопросу в Государственную думу был приглашен начальник Генерального штаба Михаил Колесников…
«КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Из выступления начальника Генерального штаба Вооруженных сил РФ генерал-полковника Михаила Колесникова
7.05.95.
Стенограмма
— Если… будет… у них решен вопрос о ходе расширения НАТО за счет стран Восточной Европы, даже с учетом того, что, допустим, ну наши ближние соседи — Украина, Белоруссия — пока не войдут, то баланс резко нарушится в пользу стран НАТО. Тем более что мы уже провели большие сокращения по Договору об ограничении обычных вооружений в Европе…»
У «них» вопрос уже был решен.
Украина первой присоединилась к Программе НАТО «Партнерство во имя мира». Чуть позже свою подпись от имени России под этим документом поставил министр иностранных дел Андрей Козырев. Правда, в своей речи на церемонии подписания документа в Брюсселе он неожиданно заявил, что в Программе мы будем участвовать на основе индивидуального партнерства «Россия — НАТО» и что членство РФ в Североатлантическом союзе будет поставлено под вопрос, если альянс двинется на Восток за счет присоединения стран бывшего Варшавского Договора.
Генералы НАТО смотрели при этом на Козырева с видом опытных людей, иногда разрешающих детям почувствовать себя самостоятельными.
Уже никакие патетические заклинания Козырева о «великой державе», о необходимости наделить ее особым статусом в НАТО не могли повлиять на положение дел. Натовские генералы открыто стали говорить, что Москва должна сразу же забыть и думать о каком-то «праве вето» на расширение НАТО или на другие решения альянса.
На следующий день в российском Генштабе происходили весьма странные разговоры между генералами и офицерами — никто толком не мог сказать, на каких именно «дополнительных условиях», о которых говорил Козырев, Россия вступила в Программу и вступила ли она туда вообще? Главный мозговой трест армии в очередной раз был в неведении относительно маневров МИДа.
Я обратился с просьбой к офицерам Управления военного строительства и реформ, которые участвовали в подготовке минобороновских документов для вояжа Козырева в Брюссель, с просьбой дать внятные разъяснения. Они напускали на себя многозначительный вид и мямлили что-то туманное: «Понимаешь, старик, не все так просто. Подписи Козырева еще не все значат. Да и МИД нам всего не говорит…»
В очередной раз проявилась старая болезнь нашей внешней военной политики: стратегические решения по глобальным оборонным вопросам принимались в келейном кремлевско-мидовском кругу. У меня все чаще складывалось впечатление, что внешняя военная политика России была приватизирована МИДом, а Кремль лишь утверждал мидовские предложения, слабо вникая в их суть.
А ведь еще очень многое было неясно.
Еще не дали своего согласия на вступление в «Партнерство» соответствующие комитеты Государственной думы. Еще не пришли к окончательному и согласованному выводу Министерство обороны и Генеральный штаб. Еще не изложили по этому поводу свою точку зрения Совет безопасности, Служба внешней разведки и многие другие компетентные инстанции.
А Козырев уже побывал в штаб-квартире НАТО и все утряс.
Но на этом легендарный русский бардак не кончался. Таинственную фразу о каких-то непонятных России и ее армии «условиях» вступления в Программу НАТО все чаще стали повторять не только Козырев, но и министр обороны, и начальник Генштаба. Я понимал, им надо было демонстрировать лояльность. Этого требовали правила игры. Они, как сказал на закрытых парламентских слушаниях генерал Павел Золотарев, «имели ориентацию».
Читать дальше