Николай Лобко - Варенька

— Я делал все, чтобы обеспечить ее, — заверил Александр Константинович. — Вовремя отправлял что причиталось, а иногда и больше.

— Ты говоришь о деньгах? — неприязненно спросил Логовской.

— Можешь верить, я не скрывался и не крохоборничал. Такого упрека мне сделать нельзя.

— Значит, сполна откупился от дочери. — Леонид Петрович сердито уставился на своего приятеля и повысил голос: — Так прикажешь тебя понимать?

— Почему… «откупился»?

— А как еще назвать то, что воспитание своего ребенка ты передоверил какой-то тете Лине? — с сердцем выкрикнул Логовской.

— Я старался, чтобы всем было хорошо.

— И Вареньке?

— Ну, и ей, конечно.

— Потому она и оказалась на улице? — Леонид Петрович гневно посмотрел на Заречного. — Такого даже дед мой себе не позволял.

— Но меня там не было, — раздраженно возразил Александр Константинович.

— Это не оправдывает тебя, — оборвал его Логовской. — Ты говорил здесь, как защищал проект. Как ты дрался за каждое окно, за каждую ступеньку. А вот для борьбы за дочь не хватило ни сил, ни желания.

Заречный неожиданно вспылил.

— Но две семьи… Ты это можешь понять? Ну случилось так. Что ж мне, разорваться?

— Нет, разрываться не надо. Но ты бережно сохрани то, что всем нам свято, ради чего революционный моряк Антон Бугреев жизнь свою не пожалел… Да разве он один!

— Я не хотел вносить разлад в семью, — уже сдержаннее сказал Заречный.

— Зачем же разлад? — возразил Леонид Петрович. — Но, заботясь о личном благополучии, ты обязан был подумать о счастье своей дочери. Тебя не тревожило: повзрослев, станет ли она полезным членом общества? А без этого никакое счастье невозможно. Никакое…

Александр Константинович, не найдя, возражений, бессильно пожал плечами и, прищурясь, уставился взглядом в пол.

Солнечные зайчики на ковре поблекли и бесследно исчезли.

В комнате стало темнее.

«Тучи набежали», — подумал Заречный и, все еще не зная, что сказать, неуверенно повернулся к Леониду Петровичу.

Тот сидел, откинувшись на спинку кресла, и, казалось, дремал.

«Не желает больше разговаривать, — понял Александр Константинович и, огорченно нахмурив брови, потупился. — Говорить-то он, конечно, будет, но другом своим никогда не назовет. Он не простит… Не простят и другие, — с болью подумал он и приглушенно вздохнул: — Вот она… расплата!..»

Стараясь не шуметь, Заречный поднялся.

Хозяин даже не шевельнулся. Только на бледное лицо набежала тень, и оно посуровело.

Гость, будто в раздумье, постоял немного, потом неторопливо дошел до двери. Тут ему показалось, что его негромко окликнули. С воспрянувшей вдруг надеждой он быстро оглянулся.

Леонид Петрович продолжал сидеть в той же позе.

Впервые за многие годы знакомства расставались они, не простившись друг с другом…

Тяжело переступив порог, Александр Константинович осторожно закрыл за собой дверь, понуро спустился с лестницы и вышел на улицу.

Солнце скрыли грозовые тучи. Клубясь, они сердито и стремительно заволакивали позеленевшее небо. Первые редкие, но крупные дождевые капли рябили пыльный тротуар. Со стороны моря доносился тревожный рокот волн, дул резкий, сырой и чуть солоноватый ветер.

Начиналась буря.

Пошла вторая неделя со дня ухода Вареньки из дому, а Савва Христофорович никак не мог простить себе своей оплошки. И угораздило ж его привести девчонку в тот самый момент, когда в доме собралось столько народу! А ведь знал, хорошо знал, что ее ищут, что в любой момент могут прийти, спросить, увидеть. Так нет, захотелось поразить воображение старухи, так сказать, раз и навсегда морально добить ее и к тому же приятно пощекотать собственное самолюбие, покрасоваться перед соседями. Глядите, мол, какой я удивительный. Все могу! Вы искали и не нашли. А я пошел и сразу привел. Эх, Савва, Савва, набить бы тебе морду за такое дешевое пижонство!..

Он беспощадно казнил себя, издевался, придумывал самые обидные и оскорбительные клички. Ему было стыдно от одного сознания, что какие-то девчата с ткацкой оказались сильнее и умнее его. Варвара, которую он человеком не считал, а в руках держал, казалось, крепче некуда, вдруг легко из них вывернулась и послушно отправилась следом за своими новыми подругами. По глубокому убеждению Саввы, только от этого можно было окончательно взбеситься!

Капитолина Николаевна вначале тоже попробовала дать себе волю. Обвиняя во всем случившемся своего неудачливого партнера, она в ярости лохматила свои волосы, размахивала кулаками и, заливаясь слезами, исступленно орала: