Дарья Сойфер - Диагноз - любовь

А Вероника встретила с привычным недовольством. Похудела, оформилась, а взгляд из-под челки все тот же. Еще бы гольфики – и назад, в детство. Аккуратистка несчастная. Вся комната в каких-то ящичках, полочках, коробочках разноцветных. Кладовая безумного шляпника. На футболке – заяц, на трусах – котик. Сколько ей лет вообще? Конечно, за фигуру она знатно взялась, и Паше стоило некоторых усилий сосредоточиться на пальпации. Но если она собирается когда-нибудь выйти замуж, пора бы уже и одеваться по-взрослому. Какой-нибудь кружевной красный лифчик с бантиком, который так и хочется развязать… А потом она раскрыла рот. И наваждение исчезло. Махом. Как не бывало. Начала спорить, цепляться… Тетя Надя была права, Ника – худший вариант пациента. И не потому, что не признается. А потому, что никого не слушает и считает себя умнее всех. Сильверстов в юбке. Было бы справедливо, если бы и его желчный остался в Пушкино. Но повезло только Карташовой. И Паша серьезно подумывал сплавить ее Поспелову или Черемисову… Отличные врачи, опытные. Черемисов, правда, бабник, и уж он бы оценил полный четвертый размер… И потом Ника так посмотрела на Пашу в «Скорой», что его тряхнуло не только от колдобины, но и от гордости. Взгляд, который он представлял себе еще студентом. Восторг и одобрение. Понятно, что ее штырило от интоксикации, и чувствуй она себя чуть лучше, немедленно поставила бы его на место, но тогда на один момент, когда Ника взяла его за руку – сама! – и прошептала: «Только никуда не уходи», ему невыносимо захотелось сделать что-то геройское. Конечно, хрен он теперь передаст ее другому врачу. Жаль, что оперировать придется под общим наркозом. А будь она в сознании, уж он бы показал, каким должен быть настоящий хирург. Невозмутимым, ироничным и гениальным.

В этих размышлениях Пашу и застал Женя Поспелов.

– Ну, кого ты там мне привез?

– Это я себе.

– Ну, слава богу! А то Светка купила новые тапки, неудобные, как зараза. Ногу сводит. Выкину ко всем чертям. Хоть посидеть немного, покурить… Выдохнуть.

– Так у тебя смена только началась! – удивился Паша.

– Ага! Только я с дачи на электричке перся, потому что на участке трясина и машина встряла по уши. «Заезжай вот сюда, поближе, я же вижу, тут можно заехать», – передразнил Поспелов жену.

Паша расхохотался. Женю коллеги за спиной называли Портосом за монументальную фигуру и залихватскую маленькую бородку с усиками. И голос у него был зычным и раскатистым. Когда Паша только начинал работать в тринадцатой, то заочно Поспелова побаивался. Еще бы, его «Света, скальпель!» эхом разносилось по коридорам хирургии, заставляя пациентов вздрагивать и вспоминать маму. И когда теперь Женя изображал ту самую миниатюрную медсестру Свету, которую сделал своей единственной, со всеми ее ужимками и интонациями, невозможно было удержаться от смеха.

– Ладно, отдыхай, дачник. На шашлыки-то позовешь?

– А то! – развел руками Поспелов. – Ты мою баранину не пробовал. Сейчас, прогреется, посуше станет, и завалимся все ко мне.

– Учти, я запомнил, – усмехнулся Паша и пошел готовиться к операции.

В ассистенты взял Кузнецова и Ерлину из дежурной бригады, Карен Севанян с анестезисткой уже торчал в операционной. На столе под бирюзовой простыней лежала Карташова. Из-за экрана Паша не видел ее лица, но знал, что она там, и почему-то у него екнуло от нехорошего предчувствия. Он не относился к суеверным и не боялся встретить в коридоре Зинаиду Федоровну с пустыми биксами. Но этот легкий мандраж, как перед экзаменом или когда мама догадалась, кто играл с Катькиной новой куклой в ампутацию, уже проник ему под кожу, пробежался холодком по позвоночнику и скользкой гирей упал в желудок. Паша отвернулся, усердно натирая мылом руки. Не маленький, в самом деле. Справится.

Однако эксцессы поперли с самого начала. Не успел Исаев зайти в операционную, как Севанян огорошил:

– Вызовите Фейгина.

– Что там у вас? – Паша заглянул за экран.

– Не могу интубировать. Не знаю… Пусть подойдет, надо сменить руку. Я бы, конечно, еще разок…

– Не надо, – резко отреагировал Паша. – Ждем.

Фейгин появился через пару минут, и от одного его вида Исаеву полегчало. Как могучий Гендальф, Илья ринулся за перегородку.

– Что здесь, Карен? – бросил он.

– Перитонит, повторное вхождение.

– Что ввел?

– Атропин, фентанил, гипнотик, релаксант…

Паша почти не слушал их, а только смотрел на Нику и на монитор. Снова на Нику, снова на монитор. Давление сто восемьдесят. Он хоть и доверял Илье, а перед глазами все стоял тот случай из самого начала его практики. Когда во время интубации по ошибке вошли в пищевод, и только старший хирург заметил, как почернела кровь в ране… Одна из первых смертей на столе.