Захар Прилепин - Ополченский романс

Ополченцы всегда выглядели грязно, небрито – но отчего-то казались весёлыми, как будто у них у всех тут происходила огромная свадьба.

Поначалу военная техника была совсем редкой: на первый ополченский танк смотрели как на ожившее ископаемое чудо. Потом техники стало много; и вот уже она проходила мимо целыми колоннами, и тогда нужно было дожидаться на обочине, пока она отгрохочет, отпылит, минует.

Бывшая жена, дочка и сын выехали в Россию, жена старшего брата укатила куда-то в западную сторону, и пообещала, что вернётся с нормальными мужиками, которые наведут здесь порядок, выгнав пьяную, ссаную и драную русню.

Русни и правда было вокруг многовато, но и местные отбыли далеко не все – в ополчение записывались те, от которых меньше всего ожидалось; ходили дурные слухи о полевом командире – как раз из здешних, – взявшем позывным имя персонажа одного американского комикса. Вид у командира был пренеприятный – но вообще незнакомые и возбуждённые люди с оружием кажутся красивыми, только если ты сам один из этих людей, или когда видишь их издалека.

Полевой командир пользовался всем местным городским хозяйством как собственным; это было объяснимо: нужды фронта, содержание ополченских подразделений, помощь раненым, похороны убитых, – всё было на нём. Но всё-таки – он перегибал.

Как-то полевой командир явился в администрацию городка. Там прочно сидел городской глава, который сразу принял сторону местного населения, киевских угроз не испугался, и, как мог, вытягивал городской обрушившийся быт. На всякий пожар и обстрел неизменно выезжал сам – и завалы разгребал собственными начальствующими руками. Но полевой командир главу взял под арест, в его кресло сел сам, оставшихся в городке журналистов вызвал на разговор, и пока его снимали, крутился на кресле, постоянно выпадая из кадра.

На столе лежал его “Стечкарь”.

К тому времени уже наступила осень; осенью обещали мир, но никакого мира не случилось – разве что украинские самолёты перестали летать: их посбивали.

Все дороги были пересыпаны осколками. Шины на “пятёрке” приходилось менять по несколько раз в неделю – раньше столько проколов не случалось и за год.

Старший брат скоро получил капитана; был часто пьян и буен; разругались с ним окончательно.

Младший устроился на работу в одну контору, которой продолжали платить киевскую зарплату, – в соседнем городке; снял там же, чтоб далеко не ездить, квартиру – жилья теперь было предостаточно, и оно подешевело в разы.

Люди в офисе сидели тихие, уставшие от новостей; слышно было, как шелестит бумага. Едва начиналось – хотя обстреливать стали всё-таки пореже, чем летом, – бежали в подвал.

В подвале стоял чайник, конфеты в раскрытой коробке, кто-то всегда оставлял книжку с закладкой – обжились.

Раз пересидели обстрел, вышли – а там уже снег выпал.

Он посмотрел на снег и спросил себя: “Ну и чего я?”

Как раз завтра была суббота.

С вечера купил шампанского; даже цветы нашёл – это его удивило больше всего: в единственном большом продуктовом был уголок, где уставший мужчина невнятного возраста с бесцветными слезящимися глазами продавал цветы; и он так оживился, когда к нему обратились – про все подробности, сочувственно улыбаясь, расспросил: “…невеста? Как хорошо!” – бумагой обложил букет в три слоя.

Руки у продавца были такие, будто он их отмывал всякий раз до белых пятен; а ногти подстрижены очень коротко. На плечах – старое пальто.

Другие продавцы в магазине сидели в старых кофтах и в поношенных вязаных шапочках. Отсчитав сдачу, дули на руки и залипали, как дремотные птицы.

Позвонил. Сразу взяла трубку. Почувствовал, что соскучился.

– Дочь не вернулась? – спросил.

Она тоже обрадовалась.

– Нет-нет, но звонит, ругает меня, говорит – а чего я здесь делаю, – а я говорю: “Как чего? Квартиру твою стерегу! Всё же закончится! Всё будет, как было, чего ехать-то, куда, может, и позади уже всё самое страшное…” – она щебетала то весело, то грустно, он слушал, совсем перестав понимать слова.

– Завтра приеду? – спросил.

Конечно, говорит, приезжай, я уж думала, говорит, пропал совсем.

“Пятёрку” намыл сам, руками, тряпкой, как в стародавние времена. Такая красавица оказалась, когда отмылась. Даже испугался, что украдут теперь. Несколько раз в окно выглядывал за ночь.

Машина стояла будто прижавшись животом к дороге, тоже напуганная.

Выспался плохо, но поднялся довольный собой.