Дарья Сойфер - Укротить ловеласа

– Знаете, я всегда делю учеников на две категории, – просипел Эрлих и узловатыми от артрита пальцами подцепил из вазочки карамельку. – Таланты и трудяги.

Такое разделение Надю не удивило: она давно заметила, что есть люди, которым все дается с легкостью, будто они не сами идут по жизни, а их подталкивает кто-то свыше. Сама она к таким никогда не относилась, и с толикой зависти поглядывала на везунчиков вроде Платона. Казалось, виолончель сама пела в его руках, ему словно и не надо было прикладывать усилий. Нужный звук извлекался сам по себе, а она вот драконила скрипку, первые года три царапая барабанные перепонки окружающим. Старалась, высунув язык, сражалась со смычком, гоняла гаммы до вмятин на кончиках пальцев. А толку? Ее ни разу не пустили на концерт солиднее классного вечера. Залы она видела только из второго ряда школьного хора, но в этом не было никакой ее заслуги: в хор брали всех, а особо «талантливых» вроде нее просто просили слишком не высовываться.

Сколько Надя себя помнила, ее учеба не имела никакого отношения к искусству, напротив, всегда была попыткой доказать учителю, что она не профнепригодна. Тщетной попыткой. И когда профессор Эрлих спросил, кого, по мнению Нади, он больше выделял из своих учеников – талантов или трудяг, – Надя не сомневалась ни секунды.

– Талантов, – кивнула она со знанием дела. Таких, как Платон, всегда проталкивали вперед, такими всегда гордились больше.

– Ошибаетесь, – Эрлих с трудом поднялся и разлил кипяток по расписным фарфоровым пиалушкам.

– Но почему?

– Талант – это не заслуга, а данность. У людей одаренных всегда есть соблазн расслабиться и остановиться в развитии.

– Но ведь у Платона такой звук… – растерялась Надя.

– У него и инструмент отличный, – Эрлих медленно поднес ко рту пиалу и шумно отхлебнул. – Но он вел себя так, будто делает мне одолжение, что учится у меня. Он уже пришел звездой, позволял себе опаздывать, спорил, играл по-своему, не слушал, что ему говорят. А Игорь… – взгляд Эрлиха потеплел. – Он себя сделал сам. Вы знаете, что он из очень бедной семьи?

– Нет.

– Им никто не занимался так, как Барабашем. Его матушка, уж простите, сидит у меня в печенках.

Надя не сдержала улыбку: она живо представила, как часто наведывалась в консерваторию Римма Ильинична.

– Игорь Заславцев – самый старательный из всех, кто у меня учился, – продолжил профессор Эрлих. – Да вы пейте, пейте, – он указал на нетронутый Надин чай: она так заслушалась, что забыла обо всем. – Игорь и мечтать не мог о консерватории, его отец – учитель ОБЖ в школе, мама – продавщица. Семьи более далекой от музыки невозможно себе представить. А он пробился… Как росток сквозь асфальт. Наблюдать за ним было удивительно. Он читал все, что я ему приносил, слушал все записи, которые я давал. Ходил на концерты, учился у лучших. Мне рассказывали другие студенты, что он мог последние деньги потратить на билет, а потом сидеть впроголодь.

Надя уронила челюсть от удивления. Игорь казался ей классическим отпрыском интеллигенции. И одевался с иголочки, и за внешним видом своим следил, и за речью. Не позволял себе «тыкать», разговаривал так, будто ему вместо колыбельных читали Канта. И если раньше снобизм Заславцева вызывал у Нади легкое раздражение, то теперь она видела в Игоре себя. За одним лишь исключением: в свое время она сдалась и отказалась от музыки, Игорь же дошел до конца.

– Он занимался часами. Неважно, как он при этом себя чувствовал. Помню, как-то прямо на уроке – бац! – и свалился в обморок, – глаза Эрлиха повлажнели от воспоминаний. – Я его тронул, а он весь кипит. Температура была под сорок, а он все равно пришел и инструмента из рук не выпустил.

– Фантастика… – искренне восхитилась Надя.

– Вот-вот! – закивал профессор с таким энтузиазмом, что Надя не сразу поняла, радуется он, или это приступ болезни Паркинсона. – Я сразу понял, что он по-настоящему горит музыкой. И вложил в него все, что мог. На окончание первого курса я половину зарплаты потратил, чтобы купить ему концертные туфли. Тогда мы еще не получили грант, ставки были крошечными, супруга даже уговаривала меня перебраться в Лондон, там наша струнная школа всегда котировалась…

– Простите, – Надя осторожно оборвала паутину старческой ностальгии. – А почему тогда у Платона с Игорем не сложились отношения?

– Вы же с Барабашем давно работаете, – усмехнулся Эрлих. – Неужто не догадываетесь?

– Пока нет.