Дарья Сойфер - Укротить ловеласа

Грудную клетку зажало невидимыми тисками, анаконда паники свернулась тяжелым клубком вокруг шеи.

– Вам плохо?

– Я… – Надя отчаянно пыталась вдохнуть, согнулась, опершись на колени и хватая ртом воздух.

Такого с ней не было еще никогда: Надя всю жизнь считала себя боевой и смелой, не боялась ничего, кроме высоты, да и то научилась справляться с собой. Залезла ведь на стремянку, смогла! А тут вдруг испугалась до чертиков какого-то полицейского. Ну что он мог ей сделать? Отвезти в участок? Арестовать до выяснения обстоятельств? Штраф выписать?

Умом Надя понимала, что никакой глобальной катастрофы не произойдет, но разум будто отделился от тела и самоизолировался в какую-то маленькую коробочку глубоко внутри.

– Все будет хорошо, – неуверенно шептал он оттуда.

– Нас посадят! Мы умрем за решеткой! – верещала паника и металась как ненормальная, натыкаясь на своды черепа.

Откуда-то издалека до Нади донеслась немецкая речь. Она учила этот язык не так долго и усердно, как английский, и не смогла собрать все воедино. Застопоренный шоком мозг выхватил только два слова: «Музикферайн» и «ретунгсваген». Второе, кажется, означало «скорая помощь».

– Нет, – Надя вцепилась в руку побелевшего полицейского и замотала головой, будто хотела вытряхнуть оттуда мерзкую писклявую панику. – Нет, я… Все нормально…

– Дышите, – на сей раз парень не стал шарахаться от Нади. – Дышите вместе со мной.

Он набрал полную грудь воздуха и, сложив губы трубочкой, медленно выдохнул. Надя заставила себя повторить, и в первый раз у нее получилось что-то странное, но уже на втором выдохе стальные тиски потихоньку разжались. Она вспомнила, что всегда носила в сумочке бутылку минералки для Платона, и сейчас с радостью сделала пару больших глотков. Солоноватая вода прокатилась вниз, смывая остатки страха, и у Нади чуть коленки не подкосились от облегчения.

Полицейский, забыв про арест и протокол, заботливо проводил ее к ступеням филармонии. Надя присела, наплевав на чистоту любимых черных брюк. В одно мгновение паника сменилась полнейшей апатией: на лбу проступил холодный пот, отложило наконец ухо после полета, а руки безвольно повисли.

– Понимаете, – доверительно начала Надя. – Он – мой главный клиент, – и, наткнувшись на вопросительный взгляд полицейского, добавила: – Платон Барабаш. Я так долго ждала, когда смогу организовать концерт в Вене, а он… Вы знаете, что он сделал сегодня утром?…

Парень в форме явно и не мечтал о карьере психоаналитика, но сегодня ему представилась прекрасная возможность попробовать себя в новом амплуа. Надя, сама не понимая, зачем, вдруг вывалила на совершенно ей незнакомого человека все что накопилось на душе. А накопилось, спасибо Платону, немало.

Надя поведала и про Сашу, такого чрезвычайно положительного и умного, и про девицу с телячьим взглядом, и про таможенника, и даже про отель. И когда история дошла до кульминации с участием Томаса Шульца и злосчастной ошибки в афишах, Наде стало так жалко саму себя, что на глаза навернулись слезы.

Да-да, она, сотрудница лучшего музыкального агентства страны, всегда такая собранная и пуленепробиваемая или, как говаривал папа, «деловая колбаса», сидела на ступеньках Венской филармонии и рыдала в форму австрийской полиции.

На парня в фуражке было печально смотреть. Его, наверное, инструктировали на все случаи жизни: перестрелки, захваты заложников, погони, но что делать с плачущими женщинами, которые рисуют на афишах, предупредить забыли. Со скорбной миной страстотерпца он неловко похлопывал Надю по трясущимся плечам, и если бы кто-то мог в тот момент услышать его мысли, это было бы что-то вроде: «И почему я не пошел выписывать штрафы за парковку?»

– Надя?! – удивленный голос Платона заставил ее судорожно всхлипнуть, а полицейского – подскочить и поправить подмоченную слезами форму.

– Чем могу помочь? – обратился он к Платону на немецком.

Тот тут же нахмурился, поджал губы и уставился на Надю.

– Что он хочет? – спросил он на родном языке. – И что вообще у вас тут стряслось?

Надя шмыгнула, вытерла нос тыльной стороной ладони и встала.

– Меня арестовали, – она повернулась к полицейскому и перешла на английский. – Все нормально, это мой клиент. Платон Барабаш. Я предупредила его об аресте, можем ехать в… – произнести это слово язык не поворачивался. – В… Куда надо.

– Тот самый Барабаш? – брови полицейского сдвинулись на переносице, он бросил на Платона такой взгляд, словно тот был маньяком-рецидивистом, а в увесистом чехле для виолончели держал расчлененную жертву. – А знаете… Я еще не оформил протокол… Думаю, на первый раз можно забыть об этом инциденте. Только пообещайте больше не рисовать на афишах.