Виктор Пасков - Баллада о Георге Хениге

— Поздравляю вас, мила госпожа, ваш муж, мили мой коллега и злати дете. Желаю счастья вся дорогая для мне семья от мене, Георг Хениг, — торжественно произнес он, входя.

Отец уступил ему свое место во главе стола, встал позади стула, придерживая его за спинку, чтобы старику легче было усесться. Мы с отцом тоже сели, а мать пошла на кухню.

— Будешь пить пиво?

— Пью, но не смотри на меня, голова дрожить, руки дрожить, стари...

— Ничего, держи стакан обеими руками!

Отец налил ему пива.

Георг Хениг и впрямь зажал стакан в ладонях, крепко, насколько у него хватало сил. Мне показалось, руки у него трясутся больше обычного. Может, он тоже волновался?

— Когда бил молоди мастер, пил много пива, — сказал он. — Добро пиво в Ческо, черни как... как морилька. — Он поставил стакан на стол. — Шнапс не пил, шнапс не добро. — Он свесил голову на грудь и замолчал. — Столько лет уже. Стари. Не помни, — сказал он вдруг, словно самому себе.

— Чего не помнишь? Как ты пил пиво?

— Скатерть... тарелька... и свеча горить для стари Хениг, большой праздник для мне, простите мне. Давно не било, Марин, налей еще.

Он отпил еще глоток, заметил, что я уставился на пышную пену, и засмеялся.

— Давай выпьет мальки цар Виктор один мальки стакан?

Отец развел руками, словно бы говоря — так уж и быть, открыл створку своего буфета и достал оттуда стаканчик. Налил мне, и я чокнулся с ними обоими.

— Мастер Марин! — Старик поставил пустой стакан. — Спрашиваю тебе, сколько время делал буфет?

— Сколько? — Отец задумался. — Месяца полтора? Два? Да, месяца два, пожалуй. А что?

— Это много или мало?

— Скорее много... Если б у меня не было столько работы, то соорудил бы его и за месяц. А почему спрашиваешь?

— Я стари мастер, семдесат лет скрипки делал. — Он задумчиво вертел в руках стакан, они тряслись теперь не так сильно, как обычно. — Но скрипку за шесть день стари Хенигу не сделать.

— Конечно, невозможно. А кто от тебя требует сделать скрипку за шесть дней?

— Можно. Но скрипка будет плоха. Дерево жалько.

— Безусловно, только материал испортишь.

— Не понимает, мастер Марин! — Старик посмотрел на отца. — Мастер господь бог наш мир создал за шесть ден. Ти молоди, скажи — бистро или нет?

— Раз спрашиваешь, отвечу, — начал было отец, но тут дверь в кухню открылась и вошла мать, неся супницу, над которой поднимался пар. Она поставила ее посреди стола и налила всем бульон. Георг Хениг расхваливал хозяйку. Отец сидел довольный. Я набросился на бульон, потому что был голоден.

— Прекрасно! — восхищался дедушка Георгий. — Как у моя Боженка! — он вытер губы салфеткой, мать от удовольствия зарделась.

Когда она положила ему кнедлики, от удивления у него глаза округлились.

— Кнедли! Чески кнедлики! О, мила госпожа! Много вас благодарен, споменовал в молитви! Щастье и долги жизни желаю!

Все было лучше не бывает, вся семья наконец собралась вместе — отец, мать, дед и внук, каждый был счастлив по-своему, и ничто не могло омрачить нашего счастья.

Отец снова наполнил стакан Хенига, а для себя и для матери достал бутылку ракии.

— Шнапс! — весело сказал он. — Сегодня можно! Сегодня праздник! — они чокнулись и выпили залпом все до дна. Мраморное лицо отца разрумянилось, у матери тоже раскраснелись щеки, они смеялись, шутили, я тихонько выбрался из-за стола и шмыгнул на кухню. Пошарил под умывальником, вытащил оттуда начатую бутылку ракии (они забыли ее там после оргии в честь буфета), открыл ее и отпил большой глоток. Поперхнулся, закашлялся, на глаза у меня выступили слезы, но в груди разлилась приятная теплота, и я сразу почувствовал в голове какое-то кружение.

— На еличку-ку-ку, на вршичку-ууу, комар йеден... — услышал я, как отец поет в комнате. Мне тоже захотелось петь, но я не знал ни слов, ни мотива. Мать звонко смеялась. Георг Хениг умолял его не петь этой песни, потому что ее неприлично петь при женщинах. Отец запел еще громче.

Я вернулся из кухни и снова сел рядом с дедушкой Георгием. Как хорошо! — думал я. Так могло бы быть каждый день! Отчего бы ему не жить с нами?

Отец достал свою трубу.

— Насчет буфета ты не прав! — воскликнул он. — Что ты хочешь, чтобы я тебе сыграл?

Георг Хениг хотел слышать народную музыку. Отец сыграл для него болгарскую, румынскую, чешскую мелодии, сложнейший «Полет шмеля», «Чардаш» Монти, соседи, наверное, диву давались, что это у нас происходит, но соблюдали приличия и не портили нам семейного праздника.