Дмитрий Ахметшин - Пропавшие люди

Её лицо сереет, как будто пустыня после заката.

— Это человек, которого я предпочла не вспоминать.

Кирилл говорит вкрадчиво:

— Да? А зря. Он тоже исчез без вести, лет пять назад. Мне кажется, из-за вас. Люди, с которыми, я догадываюсь, вы были близки, теряются. Как листья, которые срывает с ветки ветер.

— Почему из-за меня?

— Хотя, наверное, всё-таки из-за вас прежней, — поправляется Кирилл. — Вы помните, какие пели песни?

— Я давно уже не пою, — она чертит ногтями на скатерти прямые линии. — Порвала с этим чудачеством, когда поступила в институт.

Кирилл не может больше терпеть надменный, с кусочками меди, тон. Срывается, отчитывает её сердито, серьёзно, как учитель провинившуюся школьницу.

— Вы кусок льда, Лена. Мёртвый, безжизненный кусок льда. Арс, при всех его недостатках, был кем-то, а вы стали никем. Пустой пыльной коробкой.

Она смотрит на него, и её глаза, как два огромных резервуара, наполняются слезами. Кирилла отпускает. Странно, говорит он себе с рассеянной улыбкой, слёзные железы давно должны были атрофироваться. Отсохнуть. Бесполезная функция. И насосы, которые эти слёзы качают… Зачем?

Лене нечего ответить, и она смотрит на него с немой обидой.

— Что ж. Наверное, мне пора. Счастливо вам.

На обратном пути он заглядывает в комнату, надеясь обнаружить там каких-нибудь плюшевых медвежат. Или, может быть, небольшой милый беспорядок на столе с участием разноцветных катушек с нитками, какой-нибудь фарфоровой безделушки и гильз губной помады. Чёрт, да хотя бы немытую кружку.

— Выход не здесь, — грассирует сзади нотка раздражения, большой, тощий восклицательный знак.

Всё так чисто, так вылизано, что взгляд проходит ни на чём не замирая, как рыболовный крючок сквозь воду. Учительница. Ясен пень, должна быть примером для подражания. Может быть, ещё и завуч.

Он втискивает ноги в туфли, а она всё так же сидит за столом, руки, локти и пустая кружка с уныло свисающим жёлтым ярлычком свалены в кучу, и смотрит ему вслед. Кирилл захлопывает дверь и летит, прыгая через ступеньки, вниз. Его заносит, и он врезается бедром в перила. Смеётся, чувствуя, как вспухает боль, и бежит дальше.

Мимо, грохоча, как товарный состав, проносится вереница почтовых ящиков. Кирилл останавливается, цепляясь за крайний. Под ногами всё расплывается, трескается, как лёд в половодье, и несёт теченьем вниз по ступеням, и ему хочется обратно в машину. Но всё же находит десять секунд, чтобы отыскать ящик с номером нужной квартиры, и бросает туда диск. Такая, как она, суровая преподавательница музыки, современная деловая женщина, обязана каждый день проверять почту. Вдруг счета. Вдруг расписки, письма из банка, чеки, квитанции, свежий прайс от «TV–CLUB» с новыми товарами.

Слушает, как он проваливается в стальную глотку и, посмеиваясь и морщась от боли в бедре, которая представляется ему воспалённым переплетением вен и капилляров с кулак размером, вываливается наружу, где небесный бармен взбивает для него молочный шейк из свежего ветра, с шапкой снега и пеночкой туч над головой.

Абба выносит и ставит на площадку походный рюкзак. Поворачивается, чтобы запереть дверь, и краем глаза видит поднимающегося по лестнице Арса. Ключ замирает в руке, и квартира шустро втягивает его обратно. Гудит обшивка двери, и с той стороны задвигается на место язычок замка.

Арс подходит к рюкзаку Аббы, новенькому походному Bask, туго перетянутому шнуровкой. Рюкзак тяжёлый и кренится на одну сторону, грозя вот-вот повалиться, и Арс ногой отодвигает его к стенке.

— Эй, братишка, — говорит Арс.

— Я тебе не открою.

Голос из-за двери тяжёлый, едва не скатывается на рык. Насколько успел увидеть Арс, Абба теперь коротко стрижётся, зато отпустил щетину, и через неё чудится, как будто щёки горят огнём. В уголках глаз в складках морщин собрались веснушки.

На площадке три квартиры. Где-то орёт телевизор, пахнет тушёной рыбой и въевшимся в стены табачным дымом. Такой из подъездов не выбить уже ничем. Как будто оказался в лёгких курильщика.

Стены обветшали с тех пор, как они собирались здесь в последний раз. Надписей прибавилось, краска под потолком отслаивалась целыми пластами, обнажая предыдущий слой, а под ним — рыжий кирпич. А самое главное — появились рисунки на стенах.

— Да брось. На пикник собрался?

За дверью язвительный и хриплый голос:

— Да, думаю свалить куда-нибудь на выходные. У меня через сорок минут самолёт, так что ты можешь зайти через час.