— Я хочу, чтобы эту запись не услышал никто и никогда.
Пауза. Чуть слышно играет гитара где-то на фоне «Knockin' On Heaven's Door» Боба Дилана. «It's getting dark, too dark for me to see…», — выводит рыхлый голос слегка в нос.
— Я не хочу, чтобы эту запись услышали. Меня нет, следовательно, я не могу ничего хотеть и желать. Я просто точка зрения. Которой тоже нет, потому как нет и этой записи. Эта песня прозвучит только один раз и больше не повторится никогда.
Короткое колебание ощущается почти физически.
— Сотри это потом, ладно?
Дилан тает, теряется где-то в фоновых шумах, пока Кирилл слушает песню. Колеблется несколько секунд — сколько раз он уже так колебался! Потом с виноватым видом отматывает немного назад и слушает последний куплет ещё раз.
Я ещё не думала, не знала о том
Как будет мало — не врозь и не вдвоём
Когда же стало всё это остриём
Кинжала
…
— Словно разговариваешь по телефону, — бурчит себе под нос Кирилл.
— С кем? — мгновенно откликается голос.
Кирилл улыбается. Это его любимая часть. Загнанная в сознание бесчисленными реплеями, но всё ещё не надоевшая. Кнопка удовольствия.
— С тобой. Приём-приём. Как слышишь?
— Вроде, не очень, — отвечают неуверенно.
— Могу перезвонить. Или прибавить громкость.
— Прибавь, — легко соглашается «собеседница», — Пусть меня услышит весь мир. Меня наконец-то выгнали из дома, представляешь? Мама сказала — иди к своим панкам. А я взяла, и ушла. По-моему, она не ожидала. Да что там — я и сама не ожидала.
…
Секунда тишины, пока глазок лазера ищет следующую дорожку. Ястребинин морщится — от этой тишины воняет, как от дохлой вороны, потому как она на самом деле мёртвая. Глухая.
И снова нормальная тишина, с потрескиванием и далёким-далёким шумом. Не то шумит вода, не то где-то по дороге проезжают автомобили. Звякает ложечка, помешивая жидкость в чашке, и сквозь бусинки-наушники просачивается запах кофе.
…
Лишь единственный раз на записи проскакивает мужской (точнее, юношеский, потому как тонкий и до умопомрачения серьёзный) голос, он долетает до микрофона словно бы издалека:
— Это же студия. Здесь должна быть абсолютная тишина. Абсолютная. Как на том свете.
— Ну вот, — дуется она. — Нас отчитали. А того света нету — это чтоб ты знал. Поэтому мы споём одну весёлую грустную песенку.
Кирилл закрывает глаза и представляет, как переливается под неумелыми пальчиками гитара. Боль, пульсируя, ручейком течёт через сознание. Струны вгрызаются в пальцы, оставляя под ногтями красные полосы.
По земле гуляет ветер, открывает глаза,
Отражаются планеты в придорожной воде
По шоссе идет бродяга озираясь назад,
И подняв свою ладонь он держит жизнь налегке.
За плечами пол батона, спальник, пара кассет,
Отражает его кеды придорожный асфальт.
Он не прав, но не спеши его судить по себе,
По земле гуляет ветер, каждый ловит свой кайф.
На дворе такое небо, что пищит детвора,
Над двором такое солнце, что слезятся глаза.
А ботаник сел в архивы еще позавчера,
И с тех пор не выходил он и не ел и не спал.
Он простые теоремы переделал совсем,
Он построил вечный двигатель буквально за час.
Он не прав, но не спеши его судить по себе,
По земле гуляет ветер, каждый ловит свой кайф.
…
— Терпеть не могу фотоаппараты, — жалуются там. — Вот хочешь ты, допустим, заснять стрекозу. Фоткаешь, значит, проявляешь, распечатываешь… И вот стрекоз уже целая куча, и какая из них настоящая, уже не разберёшь. А настоящая летает где-то с куста на куст или катается на карусели. А может быть, уже не летает — а крестиком отпечаталась на лобовом стекле автомобиля. И вот нафига мне после такого мёртвая плоская стрекоза на фотокарточке?
…
Мне не хватает на костер огня,
Проносятся в дали
И вроде рядом, да не про меня,
Сигнальные огни.
А я опять бегу, кричу: «постой»,
Как морок, за тобой,
И ты бросаешь в придорожный зной
Моей душой.
Песня обрывается неожиданно на минуте с небольшим, и всё тот же голос начинает излагать, неожиданно ровно и вдохновенно:
— Когда бродишь по городу, замечаешь, что его поделили на зоны влияния различные животные. Одними районами владеют собаки. Целые стаи лохматых собачонок, иногда они похожи друг на друга, как две капли воды, иногда нет. Зимой они греются на канализационных люках, летом валяются на траве. Машут хвостами и выкусывают блох. Иногда они собираются в стаи и куда-то бегут. В такие моменты я жутко боюсь. Особенно если бегут в мою сторону. Дети там строят будки и кормят щенят. Бабушки добрые, но кормить собачек уже отучены. Потому что когда их много, это по-настоящему страшно. А ещё, там не ездят на велосипедах. Даже дети. И крыс там нет — их едят собаки.
Читать дальше