Фиона Валпи - Парижские сестры [litres]

Мои надежды укрепляет, особенно после того, что я узнала от психолога-консультанта: она рассказала мне, что, согласно последним исследованиям, результаты наследственной травмы можно обратить вспять. Наш мозг и наши тела способны к самоисцелению, они могут противостоять негативному эффекту. Она порекомендовала мне кое-какие книги, из которых я узнала, что для того, чтобы добиться подобных успехов, разум должен заново осмыслить ранее пережитую потерю и тем самым освободиться от неё: своего рода «перезагрузка» мозга.

Я понимаю, что история Клэр и Виви (которую в действительности звали Гарриет) может помочь мне в этом. Теперь я знаю, что могу исцелиться от тех ран, которые терзали меня всю жизнь. Более того, я осознаю, что могу избавиться от преследовавшего меня бремени и выйти на новый жизненный путь, дыша полной грудью.

Теперь, когда я знаю всю историю моей бабушки, я сижу в ошеломляющей тишине, а моя голова гудит от переполняющих ее мыслей. Я касаюсь миниатюрных украшений, свисающих с моего браслета, доставшегося от мамы, а ей – от бабушки: наперсток, крошечные ножницы, Эйфелева башня. Теперь я понимаю значение каждого из них.

Я приехала в Париж, чувствуя себя безродной, лишенной семьи. Я что-то искала, хотя сама не знала, что именно. Сюда меня привела фотография. Я протягиваю руку и беру рамку: мне кажется, что я слышу эхо смеха девушек, стоящих на углу улицы около Делавин Кутюр, одетых в свои воскресные наряды, когда они одним майским парижским утром решили отправиться в Лувр.

Благодаря им здесь теперь находимся мы с Симоной. Я имею в виду, не просто здесь, работая в «Агентстве Гийме» и живя в мансарде на Рю Кардинале; они – причина того, что мы вообще попали сюда. Что, если бы Мирей не отправилась спасать Клэр в ту ночь, когда бомбили Булонь -Бийанкур? Что, если бы Виви – моя двоюродная бабушка Гарриет – не защитила и не помогла Клэр пережить ужасные испытания под гестаповскими пытками, одиночного заключения в тюрьме Френа и почти двух лет в аду концлагеря Дахау?

Если бы не они, меня не было бы в живых. Им и только им я обязана жизнью.

Когда была сделана эта фотография, у этих трех молодых женщин, полных надежд и мечтаний, вся жизнь еще была впереди. Иногда мне кажется, что они и есть воплощение любви к жизни. Но в то майское утро они даже не предполагали, каким испытаниям подвергнется эта любовь.

А потом я думаю о своей матери. Как глубоко депрессия и отчаяние могут поразить человека, если он в конце концов уже не находит в себе сил бороться? Клэр и Виви показали, насколько силен может быть человеческий дух: грубость, жестокость, бесчеловечность – все это можно перенести. Невыносима только потеря любимого человека.

Внезапно, узнав о судьбе моей бабушки Клэр и моей двоюродной бабушки Гарриет, я наконец-то понимаю, что именно убило мою мать. Горе. Что бы там ни говорилось в свидетельстве о смерти, теперь я понимаю, что причиной ее смерти стало разбитое сердце.

То, что я узнала – освободило меня. Представления о прошлом показали мне дорогу в будущее. Возможно, я действительно стану работать там, где и мечтала, в музее Гальера, ведь Софи Руссо передала мое резюме директору музея, и меня пригласили на собеседование. Но эта перспектива радует и пугает меня одновременно. Эта работа желанна мне до боли. Но я пройду собеседование и приму результат, каким бы он ни был, потому что больше не боюсь жить своей жизнью, что бы она ни принесла с собой.

Я понимаю и то, почему так опасалась влюбляться: слишком высокими казались мне сделанные на это ставки. Я видела, какой может быть цена любви, и решила, что не могу рисковать почти всем, чем обладаю. Так что я сознательно ограждала себя от чувств. Я не осмеливалась любить отца, его новую жену, друзей. И Тьерри тоже. Чтобы защитить свое сердце, я постоянно держала его на замке. Но теперь мне открылась правда. Клэр и Виви больше не просто лица на фотографии, они часть меня. Я должна воспользоваться их мужественным наследием, которое всегда текло в моих жилах. Они подарили мне любовь к жизни. До сих пор я позволяла прошлым бедам заточить внутри мой дух. Но теперь, узнав их историю, я понимаю, что оказалась достаточно сильна, чтобы суметь взглянуть на жизнь иначе. Я не позволю тьме победить. Я обращу лицо к свету. И, может быть, я смогу любить так же открыто, как и они.

Когда я тянусь к телефону, подвески на моем браслете звенят друг о друга, словно издавая слабые, но торжествующие аплодисменты. Мне нужно отправить сообщение, и я не хочу тратить время на бесплодные раздумья, прежде чем решусь на это.