Светлана Еремеева - После долгих дней

Энси Энмешарр наблюдал за происходящим на площади из своего дворца, он молча смотрел, как свершается неизбежное, как вода, распахнув гигантскую пасть, пожирает его маленький город, он не кричал, не пытался бежать в сторону нагорья, не призывал на помощь богиню Нинлиль, он знал, что любые действия бесполезны, и просто слушал стихию, зная, что через минуту-другую ее холодная рука выхватит его наружу и превратит в общий поток, состоящий из грязи, мусора, стволов деревьев, трупов людей и животных. В небе носились огромные сверкающие шары, звезды светили по-сумасшедшему ярко, такой ночи энси еще никогда не видел, Башня Магов сверкала на холме всеми кирпичиками дильмунского золота, мощная и нерушимая. Всему виной была она, всему виной было золото, но энси был спокоен, зная, что Хосед будет жить ценою тысячей жизней и тысячей кирпичей, составлявших мощь этого зиккурата. Энмешарр распахнул руки, как птица, готовящаяся к полету, черная струя воды ворвалась в широкий проем окна, выходящего на стилобат, промелькнуло мгновение, и на том месте, где только что стоял энси, остался лишь мокрый след от волны, еще мгновение – и струи, одна за другой, ворвались в узкие отверстия окон и дверей дворца, захватывая этаж за этажом, разбивая столы, скамьи, стулья, сундуки, глиняные сосуды, пожирая все, что встречалось на их пути; через полчаса дворец полностью скрылся под водой, и волна цунами, проглотив Меде, подбиралась к холму с зиккуратом.

Спустя несколько дней Александр смог медленно, под присмотром медсестры, подняться с койки и дойти до кабинета врача. В коридоре приходилось идти осторожно, чтобы не наступить на людей, которые лежали прямо на полу, повсюду он видел страдающих от боли людей, к нему тянулись руки, на него смотрели десятки глаз, слышались стоны и мольбы о помощи. Кто-то просил пить, кто-то, принимая Александра за близкого человека, называл его чужим именем, звал, просил остановиться. Но медсестра настойчиво просила ни с кем не разговаривать и неотступно вела его вперед, к кабинету хирурга. Александр видел детей в окровавленных бинтах, без руки, без ноги, видел женщину с изуродованным от осколков снаряда лицом, видел обезумевших от страха стариков. Здесь были арабы, европейцы, азиаты, афро-американцы, бомбы не разбирали, на кого обрушиваться. А ведь еще год назад все эти люди, которые кровавой, бесформенной массой были свалены на полу в госпитале Красного Полумесяца, жили мирной, спокойной жизнью, строили планы на будущее, сидели после полудня в чайных, по вечерам обсуждали текущие дела, спорили о политике. Все было как везде, но сейчас жизнь этих несчастных погрузилась во мрак, в хаос, в одно мгновение они были поглощены безумной воронкой кипящего водоворота войны, и каждый из них перестал быть тем, чем был совсем недавно, потерял свое право на тишину, покой, радость детства, красоту заката, железисто-марганцевые горизонты пустыни, кобальтовую дымку неба, в котором больше не летали птицы. И Александр понял, что его страх, его боль – ничто по сравнению с этим колоссальным ужасом искалеченных судеб. Теперь многим из этих бедняг негде жить, нечем дотрагиваться до привычных предметов, нечем ходить, нечем видеть и слышать. А он спустя несколько дней улетит отсюда и погрузится в свой привычный уклад, такой спокойный и безмятежный, каким еще месяц назад ему казался Багдад. И в этот самый момент, когда Александр проходил мимо раненых багдадцев и оказавшихся в этот страшный момент в городе иностранцев, что-то оборвалось внутри у этого до сих пор такого целеустремленного, благополучного и успешного человека, ученого-археолога, для которого Ирак был совсем недавно средоточием далекого прошлого, подопытной территорией, где он пытался найти свой сон, свой миф о Меде. Теперь Александр видел, что этот Ирак – из плоти и крови, сочившейся из ран людей и брызгавшей на его одежду и обувь. Все это было вопиющим, душераздирающим. Все, буквально все вокруг него было живым! И все это взрывало Александра изнутри, превращая в кого-то другого.

Сквозь дождь Хосед и Шуб-ад пробирались по скользким тропам Загроса, они спешили вниз, надеясь побыстрее укрыться от разбушевавшейся грозы, но чем ниже они спускались, тем яростнее становился ветер, и ливень все больше походил на удары гигантских волн, падающих на землю с небес. Все смешалось, рядом бежали звери, птицы летели так низко, что казалось, они вот-вот сорвутся и упадут на мокрую землю, деревья пригибались к земле, мешали проходу, было темно и холодно, но юноша и его спутница из последних сил прорывались вперед. Копье Хоседа расчищало дорогу, и хотя рядом мчались рыси и тигры, юноша не помнил об опасности, сейчас все были на равных, спасаясь от разъяренной стихии. Стояла непроглядная ночь; ветки, иглы, раздирающие кожу, торчали со всех сторон, Хосед, пришедший в себя после укуса змеи, бежал, схватив за руку Шуб-ад; девушка потеряла корзину с целебным травами и в отчаянии оглядывалась назад.