Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Так бы вот всю рожу ей и расцарапала! – сказала Татьяна, положила на тарелку булку, густо намазанную малиновым вареньем, и сделала рукой такое движение, как будто сейчас была готова вцепиться в лицо бабе из Еглизи.

– Ну вы даете, тетя Таня! – уважительно протянула Ленка.

Татьяна в ответ, уже взяв себя в руки, вздохнула и перекрестилась.

– Сережа говорит, роптать грех. И Писание учит нас, что нужно быть благодарными за каждый наш прожитый день.

Комарова плеснула на тряпочку водки и аккуратно обтерла Сане грудь и плечи. Он пошевелился и приоткрыл глаза.

– Катька…

– Ты молчи лучше, Санечка, тебе разговаривать нельзя. – Комарова намочила еще одну тряпочку, положила Сане на лоб, потом, зажмурившись, отхлебнула из бутылки. Горло обожгло, как крапивой.

– Катька, а мама где?

– Ушла, Санечка.

– Куда ушла? – выдохнул Саня. – Ну, куда ушла, Катька?

– Не знаю, Санечка. На кухню пошла или в огород, скоро, может, вернется.

От водки стало тепло по всему телу, и в коленях как будто покалывало иголками. Комарова сделала еще один глоток, поморщилась и поставила бутылку на стол. В лесу хрипло заорала какая-то птица, потом раздался треск, будто рухнуло старое дерево.

– Это птица с дерева навернулась. – Комарова через силу хихикнула. – Сидела на ветке, червяков из-под коры таскала, таскала, потом стала толстая, как наша бабка Женька, ветка под ней подломилась, и она прямо вниз навернулась. Жалко, ты не видел, Санечка, как она в болото бухнулась. Теперь ее друзья вокруг летают и думают, как ее оттудова доставать. Хочешь посмотреть на птицу?

Она сложила ладони лодочкой, растопырила пальцы, чтобы получились как бы птичьи крылья, поднесла к Саниному лицу и изобразила, как птица летит.

– Жарко, Катька… сними одеяло.

– Нельзя, Санечка.

– Ну сними…

Саня снова закрыл глаза и задышал мелкими частыми вдохами, как будто ему не хватало воздуха. Сыпь на его лице проступила еще ярче.

– Ты бы лучше поспал, Санечка.

– Не могу спать. Мне пауки снятся. – Саня покривил рот, собираясь заплакать.

Комарова подумала немного, взяла бутылку и еще из нее отхлебнула.

– Не бойся, Санечка, если к тебе хоть один паук сунется, я так дам ему по морде, что он у меня до самого Сусанина побежит.

Саня раздумал плакать и слабо улыбнулся.

– Смелая ты, Катька.

– До самого города у меня побежит. – Комарова взяла со стола бутылку и сделала еще один глоток. – Сволочь такая.

– Ты смелая, Катька… ты меня от быка спасала… помнишь, Катька? Как ты его…

Весной на Саню действительно пошел бычок: маленький, едва ли двухмесячный, этой зимы. Пастух то ли недоглядел за ним, то ли и вовсе о нем забыл, и бычок, отставши от стада, зашел в приоткрытую калитку комаровского двора, увидел сидевшего на молодой весенней траве Саню и пошел к нему – скорее всего, из простого любопытства. Ноги у бычка были длинные, покрытые чистенькой рыжей шерстью, и еще немного дрожали, поэтому бычок переставлял их осторожно и при каждом шаге немного покачивался и наклонял голову, чтобы удержать равновесие. Саня перепугался насмерть и заорал, и Комарова, подметавшая прихожую, как была – с подоткнутым на взрослый манер за пояс подолом и с веником в руках, выскочила во двор и, напустившись на бедного бычка, принялась стегать его веником по морде. Бычок удивленно мыкнул и заковылял к калитке, возле нее замешкался, и Комарова, бросив веник, наподдала ему по тощему заду босой ногой.

– Помню, Санечка, еще как помню…

Саня полежал еще немного, глядя широко раскрытыми глазами в потолок, потом с усилием отвернулся к стене и, кажется, уснул. Комарова отпила еще из бутылки, потом, увидев, что осталось совсем на донышке, осторожно поставила бутылку на пол. В горле першило, но на душе стало немного легче. Она погладила Саню через одеяло.

– Спи, Санечка, спи… поправляйся. А если паук придет, я его… мы на него Лорда натравим, и Лорд его загрызет… – Она попыталась погрозить кулаком, но пальцы были как деревянные и никак не хотели сжиматься.

Отец Сергий говорил, что когда-то давно люди совсем не болели, жили очень долго и все как один веровали в Бога, но черту стало завидно, что люди так долго живут и славят Бога, потому что очень мало их попадало к нему в преисподнюю. Черт обратился с жалобой к самому Господу и долго плакал и выл, но Господь не хотел его слушать, и тогда черт сказал, что если бы люди болели, то многие из них отвернулись бы от Бога. После этого Господь позволил черту наслать на людей болезни и немощи, и черт семь дней и семь ночей сидел у себя в преисподней, выдумывая для людей разные напасти, а когда он наслал их на людей, то многие действительно стали роптать и отвернулись от Бога.