Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

Монгольский лагерь находился в выходящей к Енисею широкой горной долине и делился на две части: по извилистой реке Ербе, прижимаясь к рваным ее берегам, стояли шатры воинов Алтын-хана, а неподалеку по реке Теси расположились цирики Мерген-тайши. Большой, покрытый тугим желтым шелком шатер, с высоким шпилем, на котором висел пышный конский хвост, стоял в междуречье, у подножия крутобокого песчаного холма. Этот шатер служил хану для приема знатных гостей. Его охраняли стоявшие справа и слева у входа плечистые и рослые воины в темно-красной одежде, с обнаженными кривыми бухарскими саблями. Под страхом смерти никому не разрешалось подходить к ним ближе, чем на расстояние полета стрелы.

— Конь слушается плети, народ слушается сильного и недоступного властелина, — сказал Иренек. Он завидовал строгому порядку, издревле установленному у монголов: чем далее отстоит от людей хан, тем большим почетом и уважением они окружают его. А в скромную юрту Ишея может войти когда угодно не только любой родовой князец, но и любая собака, потому-то отец медлит и советуется там, где нужно приказывать, уговаривает, где нужно ломать хребты.

Прошло уже несколько дней, как киргизские князцы вместе с зайсаном Дага-батором прискакали на поклон к Алтын-хану. Поселили их не сразу, и то в простых мужицких юртах. Хан не только не приглашал их к себе, но и совсем не спрашивал о них, словно их здесь и не было. Это выводило самолюбивых киргизов из себя, особенно надменного и подозрительного Бехтена, он брезгливо морщился, водя длинными ушами, и приговаривал:

— У дружбы сало, у вражды кровь!

Бехтен уже глубоко сожалел, что, соблазненный Дага-батором, вместе с молодежью поехал к Алтын-хану. Легче сделать любую, пусть самую далекую зимнюю перекочевку, чем терпеть всяческие невзгоды и унижения от властолюбивого монгола, который считает киргизов своими вечными кыштымами. Ишей прозорлив, он предвидел это и злорадно смеется теперь над одураченным Бехтеном и над другими князцами, послушавшимися медоречивого Дага-батора.

А ведь Алтын-хан — Бехтен в этом был совершенно уверен — больше сердился на киргизов из-за хитростей того же Ишея.

Помнит хан, как пятнадцать лет назад приходил к нему русский посол, который вручил Гомбо Эрдени письмо от Белого царя и дорогие государевы подарки. Тесак в серебряной оправе, два золоченых кубка, серебряную братину, а еще аглицкие сукна, турецкий атлас — всего и не перечтешь сразу, что тогда получил спесивый хан. И щедро одарял его царь лишь затем, чтобы Гомбо Эрдени не отводил киргизов от высокой государевой руки.

А два года спустя Алтын-хан отправил своих испытанных послов к Белому царю. Русские встретили их с особой пышностью, досыта напоили заморскими винами, накормили отменными сибирскими яствами. А были в том посольстве Алтын-хана два улусных киргиза — проводник и кашевар, — посланные Ишеем тайными соглядатаями. Они следили за каждым шагом монголов, за посольскими беседами их с русскими. И когда один из послов, Дурал-табун, сморенный крепким вином, уснул, киргизы решили его тут же убить, чтобы напрочь сорвать начавшиеся переговоры. Проводник выстрелил в посла из лука и тяжело ранил в горло и в грудь.

Русские принялись пользовать кабарожьей струей и травами и все-таки вылечили Дурал-табуна. Другие монголы ушли в Москву — с посольством все кончилось хорошо. Но злопамятный Алтын-хан не мог забыть Ишеевой подлой измены, время от времени он приходил из-за Саян и наказывал киргизов за их вероломство и коварство.

Может быть, Бехтен поступил бы точно так же на месте Ишея, но сейчас он думал о начальном князе гордо и недобро, считая его главным виновником очередного разбойного набега Алтын-хана. Про это он и сказал Иренеку, зная, как нетерпимо стал относиться тот ко всему, что замышлял и делал Ишей. Но, вопреки ожиданию, на сей раз Иренек не поддержал Бехтена:

— Орел должен знать о намерениях змеи, подбирающейся к его гнезду.

«Ты многое начинаешь понимать, Иренек, во многом умеешь разбираться. А это плохо для настоящего киргиза, — с искренним сожалением думал Бехтен. — Правда не там, где мудрость, а там, где сила, только там». О том, что можно как-то соединить мудрость и силу, Бехтен не задумывался.

И все-таки Иренек от природы был бесстрашным и жестоким степняком. Случай убедительно доказал это Бехтену, и потом Бехтен не раз ставил Иренека в пример слабовольному сыну своему и прочим молодым князцам.