Омар Кабесас - Горы высокие...

Вот тут я и увидела, что по обочинам дороги лежат в засаде люди с винтовками, нацеленными на автобус. Мы отбежали в сторону и, наткнувшись на охранника, сказали ему, что нам домой ехать надо, а сумку мы потеряли. Он спросил у меня, сколько мне лет. «Тринадцать», — ответила я. «А тебе?» — спросил он у компаньеры. «Пятнадцать», — ответила она ему.

Как раз в эту минуту подошел полицейский, схватил компаньеру за волосы и потащил к автобусу. Там еще двое стояли. Втроем они подняли ее и бросили через разбитое окно в автобус. К счастью, она каким-то чудом не поранилась о стекла. Вдруг она выскочила из автобуса и кинулась к обочине. И тут я увидела, что полицейские бросают в автобус гранаты, а из него валит дым. Наверное, это был слезоточивый газ. Потом в автобус швырнули еще одну гранату, и он начал гореть. Но люди из него не выскакивали, боялись угодить под пули. Тогда полицейские сами полезли в автобус. Опять затрещали выстрелы, из автобуса послышались крики. Я побежала к тому месту, где укрылась компаньера. Я все время окликала ее, но никто мне не отвечал.

Добежала я так до дороги, вижу — развилка рядом и ранчо вдалеке. Направилась прямо к нему и примерно через час была уже там. Встретила меня совсем седая старушка и спрашивает: «Что с тобой, доченька? Почему все платье в крови?» Тут я увидела, что на куче маисовых стеблей девочка спит. Присмотрелась, а это та самая компаньера. Представляете, как я удивилась и обрадовалась!

«Тише, не буди ее. Она все плакала, пока не заснула, — сказала мне старушка. — Хочешь, снимай свое платье, я его постираю, а пока прикройся вот этим». — И она подала мне шерстяное покрывало. Завернулась я в него и тоже прилегла на маисовые стебли. Только успела чуть задремать, вдруг слышу разговор. Старик рассказывает хозяйке, что здесь неподалеку яму копают, что два вертолета около выезда из Апопы расстреляли автобус, и что автобус загорелся, и что теперь останки погибших захоронить хотят в ямах.

На следующее утро компаньера сказала, что домой мне ехать нельзя, потому что так и руку потерять можно, рана-то ведь опасная. Вот она и решила отвезти меня в больницу. Я ей только ответила: «Тебе видней». А все потому, что уж очень я в нее поверила, будто в мать родную.

Оставила она меня в больнице и уехала. Только и успела я ее спросить перед отъездом, откуда она, да еще про братишку Артуро спросила. О себе она ничего не сказала, а насчет Артуро ответила: нашли, дескать, труп пятнадцатилетнего мальчика.

Один из моих братьев тоже ходил к банку. Обратно он ехал на другом автобусе и видел, как горел наш. Конечно, он сразу же про меня подумал.

Домашние мои меня повсюду разыскивали, хотя это и трудно было. И в конце концов узнали, что я в больнице. Спрашивали и у брата: не видел ли он меня и Артуро. Он ответил, что нет, потому что ездил не с нами.

В больнице я десять дней лежала, мои домашние долго меня не навещали. Боялись. Все больницы и другие медицинские учреждения были под наблюдением. Власти хотели выявить родственников раненых. Только на восьмой день мои осмелились в больницу прийти. От них я узнала, что моего двоюродного брата Артуро не оказалось ни среди живых, ни среди мертвых.

Окрепла я немного, и мама взяла меня домой. Лежу в кровати, а она подходит и говорит:

— И за что, доченька, нам, беднякам, страдания такие? Работаешь, работаешь, а на кусок хлеба и чашку фасоли не заработаешь. Про одежду уж и говорить нечего.

А я ей отвечаю:

— Не горюй, мама. Мы боремся — значит, чего-то добьемся. По крайней мере, чтобы семена для посева нам давали и удобрения тоже, тогда и урожай хороший мы собрать сможем.

А она мне:

— Знать бы, сколько за это выстрадать придется. Не верится, что нам чего-то дадут. Все обман один. Сроду нам ничего не давали. Только тем и живем, что своим горбом заработаем.

Я ей возражаю:

— Не просить надо, а своих прав добиваться. Ведь правительство заявило, что банки должны нам кредиты давать на закупку семян и удобрений.

— Послушай, — говорит она мне, — ты такая маленькая еще, совсем ребенок, и пятнадцати нет, а тебе уже так тяжко приходится. Лучше бы я сама отправилась на эту чертову демонстрацию в Сан-Сальвадор. Что ни говори, а я уже старая, и ничего не случилось бы, если б я пулю схватила. А вот ты еще и не пожила на этой земле. Я думаю, единственное, что мы можем выпросить у правительства, так это жить на земле. Ведь бог нас для чего-то создал…

— Зря ты так волнуешься, — говорю я.

А она сердито: