Омар Кабесас - Горы высокие...

И тот, кто им сопротивляется, понимает, на что идет. Национальная гвардия всегда порядок наведет. А кто не подчиняется, тех саблей или пулей успокаивают. Теперь если находили убитого, то было ясно: это дело рук гвардейцев. В нашей округе раньше никогда людей не убивали. Люди в этих местах мирные, не задиристые и даже не пьяницы. Пропустят по глотку, и довольно. Головы не теряют. Хосе тоже изредка прикладывался, но понимал, что нельзя на это тратить монету, когда дома у тебя столько ртов голодных сидит, а еще он не пил много и потому, что в руководство кооператива вошел, сам решил. Так что о такими делами у меня забот не было.

«Ты куда, Чепе, опять с мачете?»

«Дров нарубить…»

«Смотри в оба. Гвардейцам на глаза не попадись».

«Похоже, они сегодня здесь не появятся…»

«Дай-то бог!..»

«Пронесет, Лупе. Не раз я от них уходил. Я их издали чую».

«Раз на раз не приходится».

И вот гвардейцы начали говорить, что священники нас надувают, вдалбливают нам в головы чужие идеи. Если раньше гвардейцы проверяли документы и обыскивали, нет ли мачете, то теперь им этого было мало. Теперь они в первую очередь стали нас спрашивать, не к мессе ли идем, про что нам говорят священники в своих проповедях. Вначале мы ничего не понимали. Почему, за красивые глаза, что ли, мы должны выкладывать им все начистоту? Если надо, пусть сами сходят и все собственными ушами услышат. Оказалось, что они просто запугать нас решили, чтобы мы поменьше в церковь ходили.

«Вот идем к мессе. А какой у нас падре хороший, сеньор гвардеец! Вы бы только посмотрели! Совсем не такой, как прежние».

Гвардейцы, наведя на нас автоматы, начали убеждать нас, что эти сукины сыны, которые к нам приезжают, и другие, которые где-то там сидят, просто сопляки в сутанах, что они сбивают нас с пути истинного, учат властям не подчиняться, потому в часовню лучше не ходить.

А когда по воскресеньям мы стали пробираться на развилку по зарослям, они там засаду устраивали. Выскакивали неожиданно из своего укрытия, документы требовали, расспрашивали, куда идем, не на мессу ли.

«Чтобы на священника поглазеть, эти сучьи дети принаряжаются, даже рубахи белые надевают. На это у них деньги есть. А вот детей своих накормить — так на это у них денег нет», — говорили они.

А мы делали вид, будто это нас совсем не касается. Знали, с кем дело имеем. Подлюги они хорошие. Если мы молчали, дело кончалось только руганью. Нас просто запугивали, чтобы мы в церковь не ходили.

А нам-то что? Шли как все верующие. Правда, и Чепе и я не такие уж и верующие, но в часовне всегда чисто, красиво. Почему бы не сходить туда в воскресенье? Нам нравилось, как говорил падре, мы чувствовали, что начинаем кое-что понимать.

Свою злобу к священникам гвардейцы на нас срывали. Трогать падре они не трогали, где-то в глубине души у них все же таился страх. А почему? Да потому, что гвардейцы такие же, как и мы, католики и почти все из крестьян. Разница только в том, что гвардейцы учились, а мы нет. Они в школу ходили. Попасть в гвардейцы не так-то просто, учиться нужно. Потому они такие чванливые. Учились охранять порядок, заставлять людей исполнять законы. А законы всегда суровые. Они говорят, что только так всех и можно заставить законы соблюдать. Много ведь людей есть, которые по-хорошему, мол, не понимают. Говорят, что и мы только по-плохому понимаем. Как же это так? Я, например, никогда никому ничего плохого не сделала. И Хосе, и дети мои тоже. Мы люди честные. Честные до конца. Мы можем до кровяных мозолей работать, но взять чужое — это уж нет, никогда.

А священников они, гвардейцы, боялись. Боялись, потому что те не молчали и в проповедях осуждали темные дела, которые творились на дорогах, и напоминали гвардейцам, что деньги им платят не за то, чтобы над народом измываться.

Но с гвардейцев как с гуся вода. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Облавы теперь и средь бела дня проводят. Нас за людей совсем считать перестали. А потом они на самое худое решились. Мы прямо чуть со страху не померли, когда узнали, что за нашим селением у дороги полуживого священника нашли. Лицо так изуродовано, что узнать нельзя, тело исполосовано ножами. Кто-то из наших деревенских шел по дороге и вдруг слышит стон из оврага. Посмотрел и видит: человек лежит голый, в зад палка вставлена, а рядом на кусте сутана, в клочья разодранная, висит. И стонет, бедняга, еле слышно. Узнали мы про это и бросились бежать к тому месту. Вытащили его на дорогу поскорее и с попутной машиной в больницу отправили.