Омар Кабесас - Горы высокие...

Нас одели, вооружили, мы залечили волдыри. Ночью послали меня и Аурелио Карраско к Тельо. Однако в ту же ночь мы прибыть не смогли, потому что в дороге возник ряд трудностей. С нами шли два крестьянина, два хороших ходока. Впереди шагал Педро, за ним я и Аурелио Карраско с рюкзаками. Вторым нашим проводником был ветеран Синика, сын крестьянки из Куа. Нагружен Синика был меньше всех и поднимался в гору очень легко и непринужденно. Мне было идти тяжело, хотя я уже привык к подъему по этим проклятым горам и научился ходить по трясине. Идти нам приходилось ночью, и шли мы с фонарями, но всегда при этом прикрывали рукой стекло, чтобы свет не был таким ярким. Первое свое восхождение я совершил с двумя товарищами, прекрасными ходоками, и мне приходилось тоже стараться идти так, чтобы никому не создавать проблем. Не знаю, что со мной произошло, но я вдруг почувствовал легкость и не отставал от крестьянина. В тот день мы заблудились: в четыре утра остановились на привал, немного отдохнули, а затем снова стали подниматься в горы, но Педро внезапно куда-то пропал, а мы продолжали подниматься. Я уже привык распределять тяжесть тела равномерно на каждую ногу, знал, куда поставить ногу при спуске и при подъеме, как пользоваться палкой, чтобы рюкзак не бил по спине. Мы прошли совсем немного, но вскоре на теле у меня появились волдыри, правда, уже не по всей спине, как в самом начале пути, а в основном вокруг пояса, под ремнем. Наконец мы пришли туда, где находился Рене Техада. Он был абсолютно одинок. Тогда я еще не знал, что Тельо и Рене Техада — одно и то же лицо. Тельо и Вальдивиа внешне очень походили друг на друга, только Тельо был худой и сильный, примерно моего роста, а может, даже немного выше, с короткой стрижкой, вьющимися волосами, тонкими чертами лица, крепкими зубами, небольшими глазами. Движения его были решительными, как у крестьянина, говорил он с крестьянами на местном диалекте, хотя и был городским жителем. Кто знает почему, но Тельо вдруг проникся ко мне симпатией. Мы провели с ним три дня, потому что нужно было дождаться парней, которые остались с Сильвестре. После этого нам предстояло идти на соединение с основной партизанской группой. Тельо сразу же предложил мне повесить гамаки рядом и, уже лежа в гамаке, сказал, что узнал меня; ему известно, что я был студентом, и что зовут меня Омар Кабесас, и что я был студенческим лидером, обладающим задатками политического деятеля. Мы задавали друг другу вопросы о происходящих в стране и городе событиях, говорили о том, что нам не хватает нужной информации.

Ему казалось, что говорить на такие темы с крестьянами просто невозможно, потому что им очень трудно понять, чего мы хотим. Происходило это потому, что мы, городские жители, говорили более сложным языком, используя понятия, известные только нам, часто беседовали на отвлеченные темы, и понять смысл наших разговоров простому крестьянину действительно было довольно трудно. Тельо рассказал мне о своей семье, о том, что верит в успех партизанской войны. Выглядел он несколько подавленным; пребывание в горах не могло не отразиться на нем, к тому же питались они плохо, испытывали лишения, а главное — я почувствовал, что сильнее всего на Тельо действовало одиночество. Потом он рассказал мне, что его оставила жена, которую он очень любил… Говоря об этом, он заметно нервничал. Тельо был очень сильным человеком и довольно стойким, но, если кто-то задевал его за живое, он готов был расплакаться — таким чувствительным и нежным был он в глубине души. Позднее Рене Вивас рассказал мне о том, что произошло во время перехода до лагеря Родриго: мы сами вынудили Тельо заплакать. Разумеется, он никак не понимал, почему мы не могли вести себя так, как подобало в тот момент; он страстно желал добиться свободы и победы для народа, хотел, чтобы поскорее закончились страдания, которым мы подвергались; он стремился сделать из нас настоящих бойцов с первых дней тренировок; он полагал, что увидит в нас стойких мужчин, опытных партизан, уже вполне сформировавшихся бойцов. Во время одного из переходов кто-то из нас сказал, что мы больше не выдержим и останемся здесь, и тогда Тельо заплакал от разочарования. Об этом мне и рассказал Рене Вивас. Если Тельо постигало разочарование, он мог расплакаться просто как ребенок. Сам Тельо прошел военную подготовку и одно время был лейтенантом национальной гвардии. Военная подготовка, которую он проводил с нами, состояла из нескольких этапов, но для всех них была характерна суровость. Иного пути он не видел, потому что, по его словам, мы были просто «дегенератами», отозванными прямо из леонского университета в этот ад.