Ференц Каринти - Будапештская весна

Утром, направляясь обратно в Пешт, они задержались возле небольшой воронки, вырытой снарядом в красноватом грунте теннисного корта. На площадке зияли еще шесть-восемь старых воронок со следами извести от сохранившейся разметки, сетка вокруг корта была порвана во многих местах. Золтан уговорил Гажо спуститься к озеру. Лед на темной поверхности воды был настолько тонок и прозрачен, что хорошо просматривались белые камни на дне и крохотные рыбешки, проворно снующие вдоль берега. Гажо бросил кирпич — лед проломился и рыбки сразу же пустились наутек. Вверх выплеснулся фонтанчик воды.

Об этом будайском озере в народе ходило множество легенд, в детстве они сильно занимали Золтана. Во всей округе не было места для игр заманчивее, чем этот таинственный уголок, густо заросший камышом и кустарником. Озеро почему-то называли Бездонным. Говорили, что когда-то здесь стоял кирпичный завод, который вдруг провалился под землю, и провал наполнился водой. Однажды вода в озере забурлила, окрасилась в гневно-желтый цвет и выбросила на поверхность массу дохлой рыбы. А несколько лет назад один врач из Буды, завсегдатай кафе «Хадик», на пари взял лодку с веревкой и долго плавал по озеру, но, говорят, даже на трехсотметровой глубине не достиг дна. Инвалид войны, работавший сторожем на озере, божился, что вода отсюда имеет непосредственный сток не куда-нибудь, а прямо в Атлантический океан.

Солдаты прошли до железнодорожной насыпи, так как Геза предупредил их, что на Кругу у всех прохожих проверяют документы. Но как только они свернули на улицу Фехервари, Гажо вдруг остановился и указал рукой вперед. На тротуаре возле церкви стояли двое военных.

— Ну и что ты нашел в них особенного? — спросил его Золтан.

— Жандармы. Видишь, шапки с козырьками.

Оба быстро повернули назад и, идя вдоль насыпи, переулками спустились к Дунаю. Сегодня город уже не казался им столь безлюдным, однако трамваи все еще не ходили. Добравшись до набережной, они направились к мосту. В их рюкзаках лежал двухдневный запас продовольствия, гражданская одежда и несколько книг из библиотечки Золтана.

Уровень воды в Дунае был необычно высоким, а от самой воды, мутной и грязной, веяло холодом. Вдоль реки гулял ветер, вздымая темно-зеленые волны. Оба солдата торопливо и молча зашагали дальше.

«Что он все время ухмыляется?» — недовольно подумал Золтан, краешком глаза косясь на Гажо, который шел на полшага позади него.

После прибытия в Будапешт его спутник уже не казался ему столь необходимым. Хорошо знакомые улицы, площади, дома, среди которых он вырос, вернули ему уверенность в себе, и у него даже пропало настроение разговаривать с Гажо. В Дьёре и в пути он видел в Гажо самобытного, во многих отношениях замечательного человека, а теперь интерес к нему как-то сразу поблек. Оказавшись в большом городе, тот растерялся, то и дело оглядывался и стал для Золтана уже скорее обузой, чем поддержкой. Золтан с досадой думал о том, что, возможно, несколько недель им придется просидеть взаперти в одной квартире. Теперь ему больше хотелось побыть одному: ведь, кроме совместного бегства из части, его с Гажо почти ничто не связывало.

Золтан твердо решил, обосновавшись в квартире Коха, попробовать заниматься, готовиться к экзаменам. Он положил в вещмешок несколько учебников, хотя сейчас ему никто не мог сказать, когда предстоят экзамены и будут ли они вообще. Но одна мысль, что он будет читать дневники Сечени и книгу Вилмоша Толнаи об обновлении языка, приятно согревала его сердце; он словно вновь ощущал привычный кисловатый книжный запах — это еще больше отдаляло его от Гажо.

«Только бы ты молчал! Нам ведь не о чем разговаривать», — твердил он про себя. Но Гажо и не думал ничего говорить. Он чувствовал, что товарищ его явно не в духе, и не хотел нарушать ход его мыслей. Он поглядывал на птиц, облепивших голые ветви деревьев возле Технического института: одни воробьи, и ничего больше. Птиц Гажо изучил хорошо: в детстве он частенько наблюдал за ними на гористом лесном склоне возле дома, когда вместе со сверстниками ставил на них силки. Волнообразные родные холмы Бюкка, богатый лес с разнообразной растительностью казались ему сейчас, в этом пустынном и сером городе, недоступно далекими и милыми, но если мысли его витали где-то далеко, то глаза бдительно наблюдали за улицей. Он почти радовался, как только удавалось заметить очередную опасность: ведь он мог предупредить Пинтера и показать тем самым, что без него тому никак не обойтись.