Герман Кант - Остановка в пути

Среди нашего монотонного бытия подобная речь обещала многое, а на неуступчивых «землевладельцев» набросились такие, кто умел говорить с ними на понятном им языке, и я получил требуемое место.

Я прошелся по нему доской, пригладил как мог и стал переносить на песок чертеж кроссворда, клетки по горизонтали, клетки по вертикали, а также вписывать цифры в клетки, начинающие слово.

— Это что ж… Ты никак считать учишься?

— Он нам сейчас карту мира изобразит и кратчайший путь, которым японцы придут нас освобождать.

— Э, язви тя… тоже еще изобретатель нашелся!

— Эй, вы что, не видите, он же чертит кроссворд!

Но вот я кончил и стал громко читать по своему обрывку вопросы:

— Первое по горизонтали — племя.

— Да их же тыщ десять найдется!

— Но не из восьми букв; племя из восьми букв можно угадать.

— А что там первое по вертикали?

— Первое по вертикали — изделие из муки, пять букв, ни за что не догадаетесь.

Секунды через три по меньшей мере трое хором выкрикнули:

— Булка!

— Булка подходит, да-да, впиши-ка: булка. Значит, племя начинается на «б», восемь букв и первая «б»; неужели не найдется среди нас ученого человека?

Ученый человек нашелся, он был не то этнографом, не то отгадчиком кроссвордов, во всяком случае, он знал о ботокудах, и я вцарапал их в лагерный песок.

Но чтобы ответить на все вопросы, требовалось немало времени, требовался целый день, включая обед — получить суп, выхлебать, — ибо и в очереди к солдатскому котлу не прекращались поиски островов, валютных единиц и сортов фруктов.

И понятно, вспыхивали там и сям споры, к примеру вправе ли я сокращать название яблок с «лондонского пепина» до просто «пепин».

Возникли и технические трудности: чем больше разгадывался кроссворд, тем сложнее было записывать найденные слова. Все же площадка для нашей головоломки была не меньше маленького садового участка, ведь только крупные буквы можно прочесть в песке, и как бы аккуратно мы не вносили новые слова, старые при этом вытаптывались, ох и рев же поднимался!

Но в подобной ситуации всегда сыщется находчивый человек. Старосту какого-то барака уговорили одолжить нам деревянную раму его индивидуальной кровати; с этой переносной площадки можно было вписывать в квадраты новые сведения так, чтобы старые не слишком страдали.

А когда мне пришло в голову, что сие творение, над которым десяток людей постарше и пообразованней меня ломают голову, измыслил я единолично, так я сам себе удивился, но тут же сказал себе, что цифры — еще не аргументы. Я, конечно же, не равен десятерым только оттого, что десять человек пыхтят над моей выдумкой, а десятеро в свою очередь не всегда больше одного. Сколько требуется человек, чтобы протянуть нитку сквозь игольное ушко?

И все же, чтоб мной не овладело безразличие, позаботились окружающие. Со мной стали говорить совсем новым тоном: скажи, ты нам завтра придумаешь кроссворд? Или: ох приятель, я считал, мы в жизнь не справимся, или: однако ты нам твердый орешек подкинул!

Мы и ты — весьма своеобразное разделение, и я не знал, можно ли мне по этому поводу радоваться и нужно ли мне вообще радоваться. Ибо до сих пор было не очень-то выгодно выделяться из общей массы.

Ну что ж, я стал кроссвордистом. Вначале прославился в своем бараке, затем в блоке, а далее и по всему лагерю — мастер-кроссвордист.

Я стал человеком с именем, как тенор из Кёнигсберга, что иной раз так прекрасно пел по вечерам. Как пианист из ансамбля с матросским номером. Как майор с «дубовыми листьями и мечами». Как прорицатель из Люксембурга, который был когда-то самым удачливым прорицателем Люксембурга. Как штабс-ефрейтор, который падал в обморок, когда кто-нибудь возьмет да крикнет ему в ухо: работа!

Но было в моем звании и кое-что положительное. Повара — без их пакетов от суповых концентратов мне не обойтись — снабжали меня не только пакетами! Вообще-то они сильно обижались, если человек уклонялся от их благодеяний, но я умел с ними ладить и тогда, когда наотрез отказался стать кроссвордистом только для кухни.

— Парень, это же единственный шанс в жизни, — сказал мне шеф-повар, — получай стол и стул, и ни черта, кроме кроссвордов, не делай. Жрать захочешь, мне словечко скажи, и, чего хочешь, тоже скажи. Пойми, парень, твои кроссворды — это ж как «сила через радость». Я о своих ребятах хлопочу, у них никаких развлечений при этакой-то жратве, а люди их оговаривают, точно они виноваты, что попали на кухню. Это ж все мои земляки-рейнцы, мы за веселый нрав прославились. А что они вовсе делать разучились — это шевелить мозгами, жрать-то они умеют. Согласишься, я сей же час выкину одного мойщика, и ты с завтрева начнешь входить в тело.