Фредрик Бакман - Тревожные люди

Громко топая, Джек вышел из комнаты для допросов вне себя от возмущения. Перепуганная насмерть риелторша так и осталась сидеть, глядя в дверной проем, как молодой полицейский ходит туда-сюда по коридору. Она с надеждой посмотрела на старого полицейского, который с несчастным видом стоял рядом. Джим не знал, куда девать руки и куда девать самого себя, поэтому протянул ей стакан воды. Стакан трясся мелкой дрожью, несмотря на то что риелторша вцепилась в него обеими руками.

– Вы должны мне поверить, я не грабитель… – заверила она.

Джим покосился на коридор, по которому маршировал Джек, время от времени стуча кулаками в стену. Затем кивнул риелтору, немного поколебался и кивнул еще раз, наконец, положил руку ей на плечо и сказал:

– Я знаю.

Риелторша удивилась. Джим смутился.

Старый полицейский, еще никогда не чувствовавший себя таким старым, поднял руку и покрутил обручальное кольцо на пальце. Давняя привычка, слабое утешение. Он всегда считал, что самое трудное в смерти – это грамматика. Он до сих пор говорит о жене в настоящем времени, Джек почти никогда не поправляет его, потому что у всякого хорошего сына есть сердце. Разве что скажет раз в год: «Пап, не пора ли снять кольцо?» Папа всегда кивает, словно просто забыл, крутит кольцо на пальце, будто пытается снять, и бормочет:

– Да-да, конечно.

Но так и не снимает.

Самое трудное в смерти – это грамматика, точнее – время глагола: она не будет сердиться , что он купил новый диван, не спросив ее. Она не будет . Она не приедет домой. Ее больше нет. Она рассердилась в тот раз, когда Джим купил новый диван, не спросив ее; знали бы вы, как она разозлилась. Она колесила по миру, по местам, где царил полный хаос, но когда она возвращалась домой, все должно было быть как прежде, иначе она страшно обижалась. Это была лишь одна из ее безумных привычек. Она использовала хрустящий жареный лук вместо мюсли и поливала попкорн соусом беарнез, а тому, кто при ней зевал, тотчас совала в рот палец, чтобы успеть его вытащить, пока рот не закрылся. Иногда она насыпала мюсли в ботинки Джима, иногда подкладывала кусочки вареного яйца и анчоусы в карманы Джека – она не могла отказать себе в удовольствии полюбоваться на выражение их лиц, когда они это обнаруживали. Этого особенно не хватает. Она любила розыгрыши. Время прошедшее, время настоящее. Она была женой Джима. Мамы у Джека больше нет.

Грамматика. Вот что самое трудное, думал Джим. Как бы ему хотелось, чтобы его сын с этим справился лучше его: все решил, всех спас. Но пока ничего не получалось.

Джим вышел в коридор и закрыл дверь. Посмотрел на Джека. Они остались вдвоем, их никто не услышит. Сын повернулся к нему. Он был в отчаянии.

– Пап, все указывает на то, что грабитель – риелтор… Ну как так… – только и смог сказать Джек, с каждым словом становясь все менее убедительным.

Джим медленно покачал головой:

– Нет, сынок. Это не она. Настоящей преступницы не было в квартире, когда мы туда вошли, в этом ты прав. Но и вместе с заложниками она не вышла.

Джек яростно осматривался вокруг. Он сжал кулаки, прикидывая, что бы ими ударить.

– Откуда ты знаешь, пап? Откуда ты, черт побери, знаешь? – крикнул он так, будто кричал с берега в открытое море.

Джим моргнул, словно пытался остановить подступающий прилив.

– Потому что я не сказал тебе правду, сынок.

И выложил, как все было.

Всех свидетелей по делу о захвате заложников отпустили одновременно. История закончилась так же внезапно, как началась. Они собрали свои вещи и вышли на улицу по маленькой лестнице через черный ход. Когда дверь за ними закрылась, они с удивлением посмотрели друг на друга: риелтор, Зара, Леннарт, Анна-Лена, Рогер, Ру, Юлия и Эстель.

– Что вам говорили полицейские? – немедленно спросил Рогер у остальных.

– Задавали массу вопросов, но мы с Юллан косили под дурочек, – гордо ответила Ру.

– Молодцы, – похвалила Зара.

– Кто-нибудь из полицейских сказал вам что-нибудь подозрительное? – допытывался Рогер.

Все покачали головами. Молодой полицейский только что прошел по всем комнатам и объявил свидетелям, что они свободны и он сожалеет, что им пришлось так много времени провести в участке. Единственное, на чем он настаивал, – это то, что они должны выйти через черный ход, чтобы не сталкиваться с журналистами, ждавшими перед зданием.

И вот вся компания, нервно переглядываясь, стояла у черного хода. Наконец Анна-Лена произнесла вслух то, о чем все думали: