Камен Калчев - Двое в новом городе

— Это наша спальня, — объяснил Лачка, — там вот кухня и терраса. Соседнюю комнату — она побольше — мы отвели сыновьям.

Оказалось, комната, которую сдают, находится в пристройке. Для меня это было неожиданностью, настроение упало. Но он поспешил успокоить — комната чистая, да и к природе поближе. Под природой, судя по всему, понимался огород. Я решил все-таки взглянуть.

В пристройке с кривым подслеповатым окошком в огород действительно было какое-то подобие человеческого жилья. Стены обшиты досками, черепичная крыша. Лачка отворил протяжно заскрипевшую дверь, пригласил меня внутрь. Комната показалась мне большой и совершенно пустой. Только в глубине, у перекошенного окна, виднелось что-то вроде нар, застеленных пестрым покрывалом. Лачка сказал, что здесь днем отдыхает жена, но это временно, а вообще можно будет положить пружинный матрац. Тут прохладно, к тому же мух гораздо меньше, чем в доме. Там их тьма-тьмущая. Не иначе они туда на свет слетаются, хотя окна и заклеены газетами добрую половину года.

— Да, летом здесь прохладно, а зимой тепло. Пристройка-то из дерева. А оно хорошо защищает и от жары, и от стужи.

Он открывает окно, высовывается наружу. Я слышу, как он кричит оттуда:

— Укропом пахнет и разными цветами! Очень полезно для здоровья.

— Терпеть не могу запаха укропа. С детства.

— Во всяком случае, не брынза, — ухмыляется он, с трудом влезая обратно. — Тут чистый воздух, природа. Можно и в огороде спать, когда начнется жара. Во Фракии летом жарко бывает.

— Нет, здесь я бы жить не согласился… Ведь не даром, деньги немалые. Что ж, поищу в другом месте. Извините, что побеспокоил.

Мы выходим из пристройки. Лачка что-то прикидывает в уме. Жена его все так же дремлет на колченогом табурете. Она даже не шевельнулась.

— Из-за нее сдаю, — изображая отчаяние, машет рукой Лачка. — Кучу денег сжирают лекарства… Да, не нравится, значит… Я вот что думаю: в крайнем случае мои парни могли бы сюда перебраться, а тебя — в их комнату. Только она ведь большая. Будет маленько дороже. А как же? По метражу… Желающих хватает. Отбою нет, каждый день спрашивают.

Вернувшись к площадке перед крыльцом, мы уже не садимся на скамейку. Хватит торговаться! Я направляюсь к калитке. Лачка хватает меня за руку.

— Погоди, куда ты?.. Кому другому я, пожалуй, сдавать не стал бы, понравился ты мне… К тому же тебя знакомые рекомендовали.

Я мрачно уставился на забор.

— Можно подумать?

— Думай, пожалуйста. Только время не терпит.

Он проводил меня до машины и все смотрел на меня, льстиво, по-цыгански, разглаживая свои усики. Только забравшись в кабину, я смог наконец избавиться от его магнетического взгляда.

Я вырулил на главную улицу и вдоль Марицы поехал к городу. Подъезжая к первому мосту, еще издали заметил у обочины женщину. Она мне махала. Не люблю оставлять людей на дороге. Решил и на этот раз быть великодушным. Притормозив, спросил в темноту:

— Вам в город?

— На комбинат.

— Садитесь.

Я смотрел перед собой, занятый мыслями о Лачке. Женщина быстро открыла дверцу, ловко поднялась в кабину, села справа от меня. Запахло духами. Я искоса посмотрел на нее, но в полумраке кабины не смог разглядеть лица. Показалось, что молодая. Она на меня не смотрела, раскрыла сумочку, достала платок, начала вытирать лицо. Я снова покосился в ее сторону. Неожиданно она повернула голову, рука с платком опустилась, и я почувствовал, как у нее перехватило дыхание.

Рядом со мной сидела моя бывшая жена — Виолета Вакафчиева.

Я крепче сжал баранку, словно боялся от волнения выпустить ее из рук. Виолета тоже смутилась, встревоженная нечаянной встречей. Я слышал ее прерывистое дыхание. В кабине довольно тесно, далеко не отодвинешься. К тому же ехать вот так вместе и не думать друг о друге нельзя.

Она сложила руки на сумочке и не смела пошевелиться. Оба мы абсолютно не представляли себе, как держаться дальше, с чего начать разговор. Машина громыхала на выбоинах, но я отчетливо различал каждый звук в моторе. Он работал нормально. И с фарами все в порядке — далеко освещают дорогу.

— Ты все еще в общежитии? — неожиданно произнесла она, быстро взглянув на меня и словно сразу же пожалев, что нарушила молчание.

— Да, все еще там.

— Наверное, неприятно в общежитии.

— Нет, отчего же… Приятно, — ответил я.

— Неудобно.

— Ничего, мне удобно.

Она замолкла. Небось подумала: «Все такой же упрямый». И назидательно, как десять лет назад, проговорила: