Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

И снова наступила осень, на этот раз вовсе не опечалив Катушку. Чем дольше в Бухаресте простоит хорошая погода, тем больше ждет ее радостей: магазины наполнятся прекрасными зимними вещами, а ясными и теплыми вечерами можно будет ужинать за столиком где-нибудь в саду. Она слышала, что в Бухаресте есть места, где в поздние часы, когда озябшие плечи хочется укутать бархатной пелериной с кружевами и лентами, гремит музыка и красиво одетые женщины и мужчины выходят на сцену и поют. Она уже видела себя в зале, как она аплодирует, сидя за столом вместе с приятелями Буби, и воображала, как они с Буби возвращаются чуть под хмельком, целуются в темноте на пороге поджидающего их дома.

Начав обедать и ужинать по ресторанам, находясь постоянно на глазах у знакомых, которым Буби гордо кивал направо и налево, он невольно стал подмечать дурные манеры Катушки. К примеру, ее привычку есть с ножа, чего раньше он не замечал, потому что наедине, упоенные любовью, они жили словно с завязанными глазами. Бросив быстрый взгляд вокруг, Буби умоляюще посмотрел на нее и, протянув через стол руку, словно желая приласкать, остановил ее. Катушка, сразу сообразив, в чем дело, покраснела. Буби признательно улыбнулся ей и поблагодарил, послав воздушный поцелуй. Понимая, что при подобных обстоятельствах ей никак не избежать промахов, Катушка избрала единственный разумный путь и, стараясь говорить спокойно и даже доверительно, сказала:

— Благодарю тебя, мой дорогой! И очень прошу, следи за мной, пожалуйста! Ты же понимаешь, что мне неоткуда было многому научиться.

Эти слова были для Буби словно мед. В них сияли все достоинства любимой женщины: ее скромность, миролюбие, стремление все понимать и желание учиться. Он был счастлив. Получив этот маленький урок, Катушка усвоила его навсегда, но вместе с тем она навсегда запомнила и то, что Буби заметил, как некрасиво она ест. Пока она любила его до безумия, все, что бы он ни говорил и на что бы ей ни указывал, было справедливо и выказывало его заботу о ней и любовь. Но освоившись понемногу с новыми манерами и чувствуя себя более независимой, она, сама того не замечая, затаила в душе тень недовольства человеком, дерзнувшим поправлять ее. Поначалу, видя свои промахи и испытывая неловкость, она винила во всем Урматеку, который не умел ее ничему научить. Но спустя некоторое время, когда очарованье ее новой жизни несколько потускнеет, она будет винить Буби за недостаток доброжелательства и любви, позволившие ему унижать ее из желания выместить на ней свое недовольство.

Но знакомство с иной, незнакомой жизнью, со вкусами более утонченными и сложными, превращающими Катушку в женщину другого круга, нежели тот, в котором она так долго пребывала, скоро перестало быть для нее болезненным выставлением напоказ своих недостатков перед любовником. Она быстро привыкла всегда быть начеку, не слишком удивляться и не слишком радоваться, тая про себя ощущение неловкости из-за своих манер, неправильностей речи, духов, цветов, и еды, сочетаемых совершенно иначе, согласно другому вкусу, с которым она только-только начала осваиваться, и еще из-за множества совершенно неведомых ей условностей. Сначала, особенно за столом, многое для нее казалось странным и непривычным, твердые правила в сочетании блюд ее вовсе не радовали. Так, например, обязательное сочетание черной икры и сливочного масла, фруктов и замороженного шампанского, горький вкус шоколада высшего сорта, было теми пустяками, которым прежде она никогда не придавала значения! Но, размышляя о своей жизни, каждом своем шаге и каждом мгновении, Катушка начала понимать, что на всех этих условностях и держится эта иная жизнь и что люди разнятся между собой не столько душами, сколько своими привычками и обычаями.

В один прекрасный день Буби и Катушка были потревожены в их покойном гнездышке племянницей Дородана, которая давно уже разыскивала Буби. Ему пришлось принять ее и поговорить с ней в маленькой гостиной. Катушка стояла в соседней комнате, прильнув ухом к двери. Племянница старика была простой женщиной. Монотонно и неуклюже рассказывала она о своих бедах. От ее одежды, теплой не по погоде, густо и неприятно пахло кухней. Буби отодвигался от нее все дальше и дальше. За последнее время, живя со своей возлюбленной в сладостно благоухающей роскоши, он привык, что все окружающее будит в нем лишь приятные мысли. Жизнь эта была далека и от беспристрастности и от трезвости. Далека была и Вена, где мыслил он высоко и благородно и желал даже жить в бедности. Теперь, не зная еще, чего этой женщине нужно, только по некрасивому платью и тяжелому запаху от нее, Буби, хотя и смущаясь, решил про себя, что правой она быть не может! И тут же, ощутив это свое падение, Буби сперва удивился, а потом опечалился и решил быть с ней как можно добрее и как можно внимательнее, вникнув в то, чего же ей все-таки нужно. Племянница Дородана знала, что Буби приходил к ним. С той поры старик каждый день рассказывал ей об этом, возлагая все надежды на Буби и присовокупляя к ним иногда брань по адресу Урматеку и всего его окружения, к которому принадлежала и Катушка. О связи Буби эта женщина ведать не ведала и, стараясь говорить как можно убедительнее, слово в слово повторяла то, что говорил ей старик. А молодой барон, слушая ее, то и дело громким голосом, чтобы заглушить ее слова, повторял: