Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Буби медленно шагал среди этого изобилия, которое свидетельствовало о необычайной щедрости земли, чего в Вене, столь недавно покинутой им, нельзя было увидеть ни за какие деньги. Там вся эта красота тщательно пряталась, куда-то укрывалась.

В Вене Буби полагал, что он нашел свой путь среди извилистых тропинок сухих идей и догм, воспринятых им от коллег-иностранцев, с которыми встречался по кафе и маленькими ресторанчикам в венских народных кварталах, но теперь его живой и пылкий ум, возбужденный летней, запруженной земными плодами улицей и смутным гулом, стал, как показалось ему, набирать силу и улавливать какие-то новые жизненные связи.

Чувства, которые переполняли Буби, были совсем не те, какие обычно испытывают юноши, вернувшиеся в родные края. Родина, куда он вернулся вновь, казалась ему прекраснее, чем покинутая чужбина! Поэтому и торговое сердце Бухареста, куда он направлялся теперь мимо церкви святого Георге, радовало его не меньше, чем все остальное. Витрины маленьких, темных лавчонок, внутри которых и днем горел газовый рожок, с безвкусно нагроможденной галантереей, вызвали у него улыбку, когда он сравнивал их с венскими магазинами, и все-таки они были милы его сердцу. Буби шел по улице, жадно вглядываясь во все, что только не попадалось на глаза, и думал о своей будущности. Он не сомневался, что ожидает его великое поприще и гигантский труд, и готов был за него немедля приняться. Воображение будоражило, взбадривало его. Мечты, вывезенные из-за границы, мешались с впечатлениями от родной земли, не столь нарядной, но зато бодрой и здоровой. С радостью Буби видел простые открытые лица людей, шагавших по узкой улочке. Они охотно вступали в разговор с незнакомцем, нисколько не чинясь и не жалея о потерянном времени. В это солнечное, щедрое утро, когда Буби только обдумывал свою новую жизнь, все люди казались ему довольными и счастливыми, и все-таки он жаждал принести им себя в жертву. Племянник Думитраке Барбу, одного из благороднейших людей своего времени, человека утонченного и возвышенного образа мыслей, Буби вдобавок жил в студенческой среде, бывал в мастерских художников, дружил с молодыми музыкантами, и все эти молодые люди, согласно веяниям времени, связывали идеалы высокого искусства с благом всего человечества. Не испытав ни разу тягот трудовой жизни, Буби мечтал о бедности и всяческих невзгодах. Конечно, это была лишь фантазия избалованного барчука, однако он воображал себя именно бедняком, когда вместе с приятелями, устав от дневной суеты, сидел по вечерам в нетопленной комнате и, жуя колбасу, до поздней ночи горячо обсуждал свое прекрасное трудовое будущее. Буби казалось, что эти разговоры сами по себе уже что-то чрезвычайно важное и значительное. Но его мечта о счастье, которую он вынашивал в душе, стала обретать хоть и туманную, но все-таки реальность только теперь, когда он вышел на улицу и перед ним оказались люди, которых он мог осчастливить своими идеями.

Каля Мошилор становилась все уже и извилистей. После перекрестка, там, где ее пересекал бульвар, улица сделалась светлее, лавчонки исчезли. Начались особняки, хотя и не боярские, но спокойные, вместительные, похожие на дом Урматеку, приподнятые над землей полуподвальным этажом с лепными звериными мордами над окнами и облицованным камнем входом. Когда в Бухаресте появились нувориши, подобные дома стали строить в разных концах города от Каля Мошилор до Котрочень, от улицы Раду Водэ до Шосяуа Киселефф. Они были менее просторными, чем дворянские особняки, и узнать их можно было по садам: яблони и груши были в них тоненькие, их не украшали ни старые липы, ни тополя, возвышающиеся у ворот около сотни лет. Помимо этих особняков улицу составляли более скромные дома, вытянутые вглубь узких дворов, с двумя окошками на дорогу, до которых зимою можно было достать с сугроба рукой. Подоконники, обитые с внешней стороны железом, по ночам при лунном свете сияли, будто днем, а осенью на них высились груды медной листвы. Появляясь одни вслед за другими, дома и особняки раздвинули город во все стороны.

Неожиданно на пути Буби возникла церковь Оларь. Она стояла на перекрестке посреди просторного двора, где в день святой Пятницы всегда бывал крестный ход. Несмотря на яркое летнее солнце, внутри церкви была полутьма. Множество зажженных при входе свечей свидетельствовали скорое о богатстве прихода, чем о твердой вере прихожан. Буби вошел в церковь и смиренно встал у порога. Ни долгое отсутствие, ни сухие науки, ни новые взгляды не изменили его чувствительной души. Он стоял и благоговейно смотрел на семейную икону, сиявшую вдали, возле алтаря, в желтоватом свете свечей.