Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

После сумрачного, затхлого дома их опьянил свежий весенний воздух. Держась за руки, сестры шли к Хэм-Хаусу, поблескивавшему под серебристым мартовским светом.

– Я часто напоминаю себе – я свободна, мы все живы. – Она повернулась к Мэри: – Мы еще посмеемся над Брайант, моя дорогая.

– Я тоже надеюсь на это, – Мэри кивнула и крепче сжала руку сестры. – Можно я приеду и завтра? Мы с Пертви будем здесь четыре дня, а потом вернемся в Париж.

У Лидди помрачнело лицо.

– Только не завтра. У нас гости – Далбитти приедет к нам на чай.

– Я знаю, – робко сказала Мэри. – Пертви сказал мне, потому что он надеется повидать его у вас, если вы не против.

Лидди склонила голову набок. Мери решила, что она глядела на Офелию, гонявшую вдалеке уток вокруг пруда. Но потом она обратила внимание на ее лицо.

– Милая сестрица, Далбитти женился на прошлой неделе, – сообщила Лидди.

Мэри запрокинула голову и взглянула на верхушки деревьев.

– Я… о, понятно. Какая чудесная новость. – Она грустно улыбнулась. – Пожалуйста, Лидди, передай ему мои поздравления.

– Ох, дорогая моя, – Лидди повернула к ней свое расстроенное лицо. – Нет, я просто убита этим известием и страшно злюсь на тебя! Ох, прости меня, Мэри! Но я хотела сообщить тебе об этом с самого начала. Он признался Неду, что расторг бы свою помолвку и сделал тебе предложение, но только ты ясно сказала ему, что никогда не выйдешь замуж! Но ведь это неправда, а?

– Это правда, дорогая моя.

– Мэри! – Лидди даже топнула ногой от возмущения, забрызгав грязью их юбки. – Господи, какая ты глупая. Ты могла бы стать женой Далбитти!

– Лидди. – Мэри огорчилась, чувствуя, как далеки они сейчас друг от друга – дальше, чем сотни миль от Парижа до Лондона. – Я не такая, как ты.

– Я понимаю, но…

– Ох, моя милая сестра, – мягко сказала Мэри. – Я не могла поступить иначе! Мы едва знали друг друга.

Они вышли к полноводной, стремительной весенней реке. Офелия залаяла, и Лидди взяла ее на поводок.

– Он… он сказал Неду, как с первого взгляда понял, что хочет жениться на тебе.

– Понимаешь, о – я… я никогда не выйду замуж. – Мэри заморгала, скрывая боль, которую ей причиняли эти слова, тяжелую боль в глазах. – Лидди, когда я думаю о домашнем хозяйстве, собаках, детях, чаепитиях – я не могу этим заниматься.

– Это все из-за отца и той ужасной женщины, будь они прокляты. Ты и так этим занимаешься у Пертви, – резко возразила Лидди, и сестры взглянули друг на друга, стараясь понять, что думает каждая.

– Я вынуждена это делать. Без меня он умрет. Он все равно умрет так или иначе, но я помогаю ему жить. Пожалуйста, Лидди, пойми меня, я… я не могу… Я желаю ему счастья. Он лучше всех мужчин на свете.

– Ох, Мэри. Он ужасно несчастный. Он согласился на это ради своей семьи – он их единственная надежда, он обеспечивает мать и братьев с сестрами в Пертшире. Но я видела ее. Роуз. Ой, она совершенно не подходит ему, совершенно, Мэри! – Ее глаза наполнились слезами. – Я всегда думала, как было бы чудесно, если бы мы с тобой, Нед и Далбитти были вместе, а наши дети росли бы где-то рядом. Как было бы чудесно!

– Редко все бывает так, как хочется, – заметила Мэри. С тяжелым сердцем она глядела на грязь под ногами и не решалась добавить что-то еще. Ей вспомнились последние слова матери, обращенные к ней, когда Мэри уносили из ее комнаты, от смертного одра к жизни. Мать тогда взволнованно прошептала: «Никогда не выходи замуж, птичка моя». – Дорогая моя, все это не имеет значения. Давай пройдемся еще.

Однажды утром на рассвете Лидди разбудил жалобный плач Элайзы. Она вынула дочку из колыбельки и поднесла к груди, глядя с каким-то абстрактным отчуждением, как младенческий рот искал шершавый, влажный, вытянутый сосок, нашел и принялся сосать. Лидди поглядела в окно ее крошечной спальни.

С прошлого лета это был первый по-настоящему теплый день. Над головой сияло синевой небо, на ветвях деревьев набухали почки. Сосущие движения ротика Элайзы убаюкивали Лидди, возвращали ей покой. Она вытерла глаза свободной правой рукой: впервые за много дней, недель она чувствовала себя по-другому и потом поняла, в чем дело. Она поспала. Она поспала чуть больше пяти часов. Не удивительно, что Элайза проголодалась. Она чуточку подвинулась, и возле нее что-то зашуршало. Она увидела, что это было письмо Неда.

Прости, что я уехал так внезапно, но я должен вернуться к работе. Я люблю тебя, дорогая Лидди, и мне жалко, что я сержу тебя. Ладно тебе – я только и делаю, что извиняюсь! Пожалуйста, пойми, что я работаю только ради тебя – я думаю только о тебе и Элайзе. Теперь я продал «Хижину художника» и могу начать работу над чем-нибудь еще. Я хотел сказать тебе до нашей вечерней ссоры, что Галвестон намерен выпустить ограниченный тираж гравюр «Соловья» и заплатил мне двести фунтов. Ты будешь висеть на стенах по всей стране, моя Лидди.