Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Мама любила это дерево. В летнюю жару его крона загораживала от лучей солнца стеклянную крышу Голубятни, в которой работал отец, и дарила прохладу. Теперь инжир сильно разросся, и стеклянная крыша кажется темной от густой листвы. Когда плоды начнут падать, Джульет, залезай наверх и убирай их со стекла. И в октябре тоже. Только будь осторожной и не упади.

Когда он сжег свою картину, стекло потрескалось и выпало. Дерево тоже обгорело с одного бока. Потом мама поставила новое стекло, я была маленькая и помню, как это было, и теперь круглый немигающий глаз смотрит в небо. В Голубятню поставили для меня кукольный домик. Все стало так, словно пожара никогда и не было.

Когда стареешь, то почему-то отчетливо вспоминается детство. События семидесяти-восьмидесятилетней давности, давно позабытые и оставшиеся в далеком прошлом, теперь всплывают в моей памяти с хрустальной ясностью. Я непрестанно думаю о них.

Срезай головки подсолнухов. Храни их в сарае, и они порадуют тебя к Рождеству. Я потом объясню почему. А ты тем временем расслабься и жди осень. «Мое любимое время года», – говорят некоторые недоумки. Они идиоты. Осенью все начинает разваливаться. Учти это. Готовься .

– Мамочка?..

– Да, доченька?

– У меня опять неприятность.

– О’кей-о’кей. – Джульет казалось, что она уже проснулась, но, когда она вскочила с продавленного дивана и ее босые ноги встали на гладкие доски пола, у нее закружилась голова. Подняв тяжелые веки, она увидела стоявшую в дверях маленькую фигурку и поняла, что все еще спит.

– Я нечаянно.

– Ничего страшного, доченька, – ласково пробормотала Джульет, открывая дверь спальни. – Давай переоденься… ох…

– Я переоделась. – На Айле был надет застиранный длинный сарафан, зеленый, с меленькими белыми цветочками. Он был ей слишком мал, а местами испачкан чем-то ржавым. – Я нашла это в комоде.

– Вот и хорошо. – Джульет погладила дочку по щеке, моргая при тусклом свете лампы, горевшей в коридоре. В окно соседней пустой спальни ярко светила полная луна. Джульет оглянулась на свой будильник. Два часа ночи. – Сейчас мы найдем тебе что-нибудь еще.

– Вся моя описанная одежда в стирке.

– Ну что-нибудь еще. Этот сарафан не годится. Он слишком тесен… Айла? Вернись, доченька.

Джульет пошла следом за средней дочкой наверх, в Птичье Гнездо, где устроились девчонки. Только Санди остался на ее этаже, там, где и она сама спала в детстве, в соседней комнате с резным сиденьем под окном. Под крышкой был сундучок, где Санди теперь хранил игрушки, совсем как она когда-то.

Птичье Гнездо всегда предназначалось для детей, но Грэнди поставила там перегородку, разделив его на две довольно большие комнаты. У Айлы окно выходило на Заросли, Голубятню и дорогу. Джульет считала, что Айла еще слишком мала, чтобы ночевать наверху. Она хотела, чтобы дочка спала рядом с ней, в соседней спальне, потому что с ней иногда случались такие вещи, и тогда она будила мать. Но Айла отказалась, сказав, что ей там неуютно. Захотела быть рядом с Би.

Джульет тихонько зашла в ванную и притащила полотенце и ведро с теплой водой, моля небеса, чтобы воющие краны не разбудили Санди. Потом порылась в бельевом шкафу и вернулась к Айле. Дочка сама сняла пододеяльник и простыню и сидела у окна, поджав ноги.

– Я помыла попку и ноги, – сказала она, – но не нашла простыню.

– Их и нет, – ответила Джульет. – Они в стирке. Прости, доченька. Мне надо было все делать быстрее. Приготовить все назавтра к школе и остальное… Иди сюда и обними меня. Все пустяки.

– Я больше не хочу спать.

– Конечно, ты нервничаешь, лапушка, первый день в школе и вообще… Но тебе надо еще немного поспать. – Айла пожала плечами. Джульет подошла к ней, но Айла отскочила в сторону.

– Все нормально, спасибо, ма. Я посплю на матрасе.

– Нет, доченька. Пойдем, ты поспишь со мной. – Джульет скомкала мокрую простыню и принялась тереть матрас мокрым полотенцем.

– Нет, спасибо , – тут же ответила Айла.

– Бууууу! – скривив губы, пропищала Джульет капризным детским голосом; обычно Айла с Санди покатывались от смеха, когда она так делала. – Уааааа!

Но Айла лишь глядела на мать, и ее огромные серые глаза сверкали в полумраке.

– Я не хочу спать с тобой, ма. Потому что я ненавижу тебя. Ненавижу больше всего на свете.

– Ох, Айла. Слушай, я знаю – ох, доченька… Иди сюда…

– Би права, ма. Ты никогда меня не слушаешь. – Медленно, демонстративно Айла взяла любимую кружку с мумми-троллями, которую ей подарили на день рождения, протянула руку и опустила вниз уголки рта, почти комично, хотя всем было не до смеха. – Ты делаешь вид, что все о’кей, а на самом деле… – Тут Айла разжала пальцы, кружка упала на пол и раскололась на три части. – …На самом деле НЕТ.