Владислав Баяц - Хамам «Балкания»

– Хотел бы думать, что ты прав. Потому что столько заблуждений, а тем самым и невежества возникает в наше время, а что уж говорить о прошлом?

И Памук привел еще один пример:

– Хотя сегодняшний словарь неприменим ко всем нашим рассказам об истории, но Истанбул и Белград в то время были намного более открытыми, как сейчас бы сказали – космополитическими городами, чем кто-либо сейчас может себе представить или вообразить. Про Царьград это еще можно было бы сказать, но предрассудки все еще не преодолены. А про Белград ты вряд ли от кого услышишь, что, скажем, во времена твоего Мехмеда / Баицы, в 1557 году, его верфь (которую действительно заложил Соколлу / Соколович) в течение года спускала на воду по семьдесят пять кораблей, галер с тремя рядами весел, так называемых трирем! Сегодня бы их по нынешним габаритам назвали эсминцами! Таких результатов могла добиться только истанбульская верфь! Вероятно, это удалось только благодаря опыту, полученному Мехмедом Соколовичем в должности капудан-паши всего османского флота. Он обучил оба города быстро строить или, если того требуют обстоятельства, ремонтировать морские и речные суда.

Мне было приятно, что Памук знает об этом. Я дополнил его:

– Знаешь ли ты, что в протокольных книгах Венеции среди гербов важнейших портов был и герб Белграда конца XV века? Это значит, что белградская пристань уже тогда имела репутацию так называемого международного порта!

Мы словно соревновались в поисках подзабытых курьезов. Памук продолжал вытаскивать перлы из моря знаний. Мы, как дети, хвастающиеся друг перед другом, не ожидая завершения одной истории, начинали свои рассказы словами: «А знаешь ли ты…»

– Знаешь ли ты, что только в семидесятые годы XX века стало известно о шестиязычном сравнительном словаре, составленном в XIV веке, точнее где-то между 1363 и 1377 годами? Составил его правитель Йемена аль-Малик аль-Афдал Дирхам ад-Дин эль-Аббас из династии Расулидов. В нем параллельно представлены тысяча двести понятий из персидского, турецкого, (поздневизантийского) греческого, армянского, монгольского и силисийского (диалекта армянского языка, на котором говорили на юго-востоке нынешней Турции, в прибрежных районах Аданы) языков. Сегодня он хранится в Сане, в Йемене. Можешь ли ты представить себе тогдашние торговые пути, культуры и целые цивилизации того времени, когда нашелся человек, понявший необходимость соединения этих языков? Наверняка он сделал это не из тщеславия или праздности, а потому что счел это необходимым!

Памук продолжил экзаменовать меня:

– Как ты думаешь, каким понятием открывается этот словарь?

С учетом времени его создания мне было нетрудно ответить на этот вопрос.

– Скорее всего, с общего для всех и самого важного слова – Бог ?

– Толковый ответ. В основном присутствуют все: от арабского Аллах, персидского Кудай, турецкого Тенгри, греческого О-Тηεοσ, армянского Астуатс до монгольского Тенгри. Некоторые слова он трактует любопытно. Скажем, понятию «дождевик» соответствуют слова в монгольском – дакъю, персидском – барани, турецком – ягмурлук… а в арабском – такого понятия нет!

– Думаешь, потому, что они в нем не нуждались из-за вечной жары и отсутствия осадков? По этой причине такой предмет им не был нужен, а следовательно, и слово?

Впрочем, насколько Памук меня удивил и обрадовал этими сведениями, ровно настолько и опечалил:

– Я годами разыскиваю нечто похожее, пятиязычный сравнительный словарь примерно того же времени. Он исключительно важен для меня, если только точна информация о том, что в нем, наряду с (османским) турецким, персидским, арабским и латинским, есть и старый сербский язык! Но пока что мне не везет. Или рассказы о его существовании не точны, или я не умею искать, вот он постоянно и ускользает от меня.

Такие сведения, безусловно, были исключительно важны. Они были выше потребности в хвастовстве или возвышении чьей-то культуры. Напротив, они говорили о других культурах, которые по самым разным причинам забывали о тех, «забытых».

– Когда это я себя почувствовал создателем? – спросил себя Баица, размышляя о том времени, когда он стал Мехмедом. Раздумья о Синане не давали ему покоя, потому что они постоянно возвращали его непримиримое отношение к разрушению. Он никак не мог отогнать зависть, которую продолжал ощущать к созиданию Синана, искреннюю и беззлобную зависть. В полном отчаянии он мысленно перебирал прошедшие годы, отыскивая соломинку творения, за которую мог бы ухватиться. Почему именно сейчас, заняв весьма высокое положение, он опять начал мучить себя этим ранее успешно решенным вопросом? Ну, именно потому, что стал частицей совета, который принимал самые важные решения в жизни отдельных личностей и непосредственно управлял всей империей! Он не мог отказаться от собственной ответственности, тем более что в новой ситуации она только возросла. Она заставляла его осознать, где именно он сейчас находится. А изучение всей системы управления государством с безопасного прежде расстояния свидетельствовало о том, что он вступил на палубу корабля, который невозможно покинуть добровольно, пока капудан всех капуданов не решит, что они пристали к берегу. Плавание оказалось долгим, и прыгнуть в море не было никакой возможности. Его пассажиров, какими бы важными они ни были, можно было только выбросить за борт. По приказу одного-единственного человека.