Глава И
Памук хотел переменить тему:
– Давай отдохнем от мертвых. Вот цитата из хрониста, современника османской военной кампании 1529 года, когда после неудачной осады Вены вместе с армией возвращаются торговцы с тысячами рабов на продажу и в первую очередь рабынь, которых он описывает так: «На базарах торговали красавицами, у которых лоб был как жасмин, высокие густые брови дугой, а стан как у райских гурий. Их прелесть была неописуема». Вот торгаш – он всегда торгаш! Но это последнее абстрактное предложение говорит о том, что словам верили, но в случаях очевидной и выразительной красоты не хватало слов, чтобы высказать то, что видят глаза. Оно даже говорит о попытках стать романтичным с помощью, откровенно говоря, неловко скроенной похвалы.
А потом сам себе возразил:
– В пользу моего предложения о бегстве от мертвых на этом бы и закончить, но жизнь, похоже, и тогда была сплавом угодного и неугодного. Тот же самый хронист после высказанной романтики хладнокровно, без паузы продолжает кормить нас следующим выражением: «Имущество, движимое и недвижимое, люди и животные, твари словесные и бессловесные, все прочее подверглось разорению или пало под саблями. Так был исполнен наказ пророка о том, как поступать с неверными». И тут вдруг исчезает красота человеческая, теперь они «твари словесные», что все-таки отличает их от животных, хотя и отправляет в один загон с «тварями бессловесными».
Но тут и я кое-что заметил:
– Но глянь теперь на предпоследнее предложение! Видишь, как он тут называет убийство? «Пало под саблями»! Ведь и тут автор пытается быть если не романтичным, то стилистически оригинальным. Наверное, ему было скучно называть вещи своими именами.
Памук улыбнулся:
– Ты выиграл!
– Да нет, дело не в этом. Я уже давно размышляю о двойственности человека, соединяющего в себе красоту и уродство одновременно, о творении зла и добра одной и той же рукой. Еще более драматичный пример я нашел у одного уважаемого сербского историка [27]. Он описывает странную картину, когда Мехмед Соколович в 1551 году во время похода на Тимишоару занял стратегически важное местечко Липово. И, продолжая поход, он оставляет в нем сильный гарнизон во главе с персом Улама-бегом. Летописец сообщает, что однажды этот очевидно умный начальник, прогуливаясь по городку, зашел в церковь, которую, как говорят, построил Карл I, и увидел в ней орган. Он заинтересовался инструментом, и попросил отца-капуцина, которого застал в церкви, сыграть ему, «и по этому случаю почувствовал величайшее удовольствие. После чего приказал вырвать у него пять зубов, заставляя сказать, где спрятаны ценности, которых не может не быть в церкви с такой музыкой». Видишь ли, меня просто сбивает с толку одновременная утонченность и жестокость, которые разделены несколькими секундами, и я не знаю, что их по существу разделяет или соединяет. Как такие особенности могут существовать одна рядом с другой?
Памук удивил меня быстротой своей проницательности.
– А что, если они существуют одна в другой?
– Не знаю, может ли такое быть. Можно ли сделать из этого некий общий вывод или же каждый пример существует сам по себе? – задал я вопрос ему и себе.
– Я склонен считать, что каждая история – история сама по себе. Вот, скажем, во время завоевания Кипра в 1570 году случилось то, что можно назвать трагедией из-за красоты . Когда османы после пяти недель осады захватили столицу Никосию, они убили все двадцать тысяч жителей. Исключение составили юноши и девушки, которых, как говорят, поделили между солдатами для наслаждения. После восьмидневного грабежа в городе собрали все драгоценности, от золота и украшений до пушек, и все погрузили на три корабля вместе с тысячью самых красивых девушек, которых следовало отвезти в Царьград и отдать в рабство. Но перед самым отплытием одна из девушек нашла запасы пороха и подожгла его. Все три корабля, вместе с девушками и богатством, взорвались и затонули в мгновение ока. Здесь красота решилась на трагический поступок. Если красота – утонченность, а самоубийство – банальность, то вот нам еще один сплав.
Так счел Памук.
Он не упомянул, что сераскером в том походе был Лала Мустафа-паша, который стал следующим моим примером беспричинной жестокости . Злость невозможно оправдать. Кстати, речь идет о младшем брате Дели Хусрев-паши из рода Соколовичей, некогда бывшем аджеми-огланом в едренском сарае, где ему, как самому младшему, покровительствовал его родственник, Мехмед-паша Соколович. Первый в то время был главнокомандующим в походе на Кипр, а второй – великим визирем Османской империи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу