И вообще недурно выглядит.
Серьёзно: какое-то время его присутствие в информационном пространстве страны и языка всё длится, длится… до такой степени, что забывчивые коллеги-ровесники могут и спросить один другого: «Но ведь он умер, кажется, или я что-то путаю?»
Да уж, такое время настало – некоторой неопределённости бытия: не буквальное присутствие, не буквальная смерть…
Но писатель умер, умер, курилка! Завершил свой авторский путь, покинул письменный стол. Экран его компьютера тёмен и пуст, и кресло его, с цветастой-потрепанной любимой подушечкой под поясницу, отныне сиротливо и музейно пустует.
Наступает время оценки имущества…
Мне жаль, если эти слова кому-то покажутся циничными. Ведь я не имею в виду буквальное имущество бренного человека – квартиру, дачу, машину… ещё какое-нибудь докучливое барахло. Об этом позаботятся детки. Я имею в виду его подлинное имущество, его кровное имущество, достояние его души, таланта и каторжных трудов.
Ведь между нами говоря, писатель задолго до смерти прикидывает, на кого взвалить хлопоты по подготовке посмертного собрания его сочинений.
Куда девать литературное наследие
Хорошая жена – это выигрыш в лотерею. Хорошая вдова – дар небес.
Мой редактор и друг Надежда Кузьминична Холодова с отвращением рассказывала, как вдова одного замечательного писателя, не желая управлять всей огромной, оставленной мужем империей его прозы, передала ведение делами какому-то дальнему родственнику, провинциальному бухгалтеру, человеку глубоко невежественному в литературных делах. И на звонки издателей этот управленец чётко отвечал: маленькая книга – три штуки баксов, большая – пять штук.
Однажды Надя решила наведаться в гости к вдове, уговорить её издать книгу покойного мужа – со дня его смерти прошло уже года три, а имя писателя блекнет и плесневеет, если не появляется на новых обложках книг. И там, сидя в кабинете покойного писателя, услышала всё тот же прейскурант: маленькая книга – три штуки баксов, большая – пять. «Что значит – большая?» – недоуменно спросила Надежда. И как в том грузинском анекдоте, бухгалтер при помощи большого и указательного пальцев показал примерную толщину книги.
Другая вдова не менее выдающегося писателя после кончины мужа написала о нём воспоминания… Вошла во вкус, накатала кучу рассказов, а потом замахнулась и на «Вильяма нашего Шекспира»: написала толстенный тошнотворный роман о любви. Она догадывалась, что никакое издательство не рискнёт в наше строгое по финансам время вложить за здорово живёшь деньги в этот бездарный кирпич, и потому любое обращение насчёт переиздания книг её выдающегося мужа обусловливала прежде всего изданием собственной книги: утром – деньги, вечером – стулья (о бессмертные Ильф и Петров!).
«Побойтесь бога! – воскликнула в сердцах редактор. – Вас не трогает, что за последние три года не вышло ни одной книги вашего мужа – только потому, что вы намерены оседлать его имя?! Вы понимаете, что таким образом его имя будет забыто?!»
«Значит, оно будет забыто», – отозвалась вдова и бросила трубку.
Ещё одна погребальная подруга легендарного поэта пошла уже в полный разнос: она после смерти мужа бросилась (не со скалы, прошло время античных вдов), но в море поэзии (видимо, при жизни он как-то её удерживал – может, угрозой придушить). Накатала штук восемьсот стихотворений. Эта вдова собиралась делить с покойным мужем – не постель, но книгу. Буквально: левая страница на развороте – моя, правая – его. Продолжаем спать на соседних подушках.
И так далее…
С вдовцами писательниц проще. Они и сговорчивей, и за свою жизнь достаточно натерпелись от своего статуса «муж писательницы», так что заведовать её архивом после её благополучной кончины – слишком большая для них нагрузка. С вдовцом поладить можно. Ему не до архива. Тут дай бог с наследниками разобраться – от всех предыдущих браков с обеих сторон.
И потому о своём архиве писателю-женщине стоит позаботиться, пока жива – ибо на детей, как обычно, надежды никакой, они и при жизни мамы книг её не читают, а вдовца подберут на второй день после торжественных похорон – согласно старой усмешливой пословице, которую любила и часто повторяла моя бабка: «После смерти мужа остаётся вдова, после смерти жены остаётся жених».
Разумеется, единственный вопрос будущего, который жгуче волнует писателя, это вопрос: останется ли после его смерти хоть что-то из созданного им? Останется ли что-то в сияющем облаке мировой литературы, куда уносятся и навечно поселяются – в школьных учебниках, в пятидесятой экранизации одной и той же пьесы, в миллионе диссертаций и дипломов – шедевры? Ну хорошо, не шедевры, просто – отличная литература. Ну хорошо, не навечно (а что такое вечность, кто знает – отзовитесь!) – а лет хотя бы на сто… или пятьдесят. Ну хотя бы на десять!
Читать дальше