Даниэль Сальнав - Сибирь

…В течение всей второй половины дня я одна у себя в гостинице, вдали от группы и беспечных искушений компании. Я собираюсь, я концентрируюсь на своих предчувствиях и ожиданиях, обещая себе наконец в них разобраться. Ведь вся история страны состоит из истории региона, города, человека. В Красноярске, а тем более в Екатеринбурге я убедилась, что это искусственно созданные города в интересах центральной власти (и это продолжается до сих пор: и город, и край обеспечиваются дотированными авиарейсами, чтобы способствовать продвижению на восток). Неумолимая логика принимается за дело с той поры, как за Уралом на берегу великой реки возникает казацкий острог. Именно по этой логике в 1825 году город, расположенный в 5000 километрах от Санкт-Петербурга, принимает восемь декабристов. По этой логике развития российского Востока между 1893–1896 годами строится самый длинный в ту эпоху железнодорожный мост с полигональной арматурной сеткой (я очень продвинулась в этом вопросе!). И в сталинскую эпоху это крупный центр ГУЛАГа. (Самым протяженным лагерем был Краслаг, или красноярский исправительно-трудовой лагерь (1938–1960 годы), состоящий из двух частей в Канске и Решетах.) И наконец, до 1991 года, как и Енисей, это закрытый для иностранцев город, так как его экономика теснейшим образом связана с военно-промышленным комплексом.

Одна статья в «Экспрессе» (сентябрь 1993 года) сообщает, что в «нескольких километрах ниже по течению была построена сверхсекретная радарная станция, так же как и под землей возник целый город с ласковым названием Красноярск-26, который стал самым мощным в мире производителем плутония и новейших вооружений».

По этой логике в эти часы покоя и тишины я догадываюсь обо всем только по каким-то крупицам. Она полностью опустошает меня, и чтобы успокоить тревогу в момент размышлений, в которые я погрузилась, включаю телевизор. Один из федеральных каналов передает документальные кадры времен Великой Отечественной войны. Я мало что понимаю, кроме нескольких слов, которые мне легче написать, чем произнести: победа, герои. (В русском языке нет звука «h», откуда и известная, как говорили раньше, крестовая гамма четырех Г: Гиммлер, Геринг, Геббельс, Гитлер.)

Я опять вижу улицы Москвы, где А. V. мне об этом рассказывал. Мне кажется, что это была улица Энгельса, но вдруг я замечаю, что я ее перепутала с одной тогдашней Ленинградской улицей перед моей гостиницей, где покончил с собой Есенин, гостиницей «Англетер», объединенной с отелем «Астория», где Гитлер планировал организовать банкет победы, который так никогда и не состоялся. (Каждое путешествие переполняет и смывает предыдущее, но эта путаница мне не мешает получить правдивое и точное ощущение того, что для меня есть Россия: то, что можно описывать без конца всю свою жизнь.)

Телевизионные кадры, особенно парад победы, меня волнуют. Я совсем забыла о том политическом контексте, который ему придают нынешние российские власти. Истина такова, что Советский Союз пожертвовал для победы в этой войне миллионы жизней своих людей. Герои вернулись домой в свои деревни и города. Красивые лица, красивые густые волосы. Парады, ордена, все трогает до слез. И песни, эти прекрасные солдатские песни, которые совсем не похожи на военные и воинственные, а совсем наоборот, в них все то человеческое, что остается в солдате в ярости и бешенстве бесчеловечной войны.

Я не понимаю слов, но мне вдруг вспоминается анекдот из книги Орландо Фиже «Стукачи», посвященной тем, кто по очереди становились пособниками и жертвами режима. Писатель Константин Симонов в 1942 году был, как и Василий Гроссман, фронтовым корреспондентом газеты «Красная звезда». Будучи женатым, Симонов влюбился в актрису Серову, которая сама была любовницей маршала Рокоссовского; их тогда называли СССР: «Союз Серовой, Симонова, Рокоссовского». С фронта Симонов пишет ей стихотворение: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди», которое он читает на публике. Солдаты учат его наизусть, цитируют в письмах, которые пишут своим, надписывают на танках и на татуировках на руках. Как и «Синенький платочек», эта песня сопровождала красноармейцев, воскрешая разлуку, ревность, страх быть забытым и замененным с точки зрения не только солдата, но и невесты, жены:

В 1941 году во время немецкого вторжения положение было чрезвычайно трудное. Неподготовленность к войне стоила дорого. Сталин расстрелял большинство высших офицеров (десять маршалов из двенадцати) и игнорировал доклады о готовящемся нападении Гитлера, которые получал от разведки. И затем его полная перемена, приказ: «Ни шагу назад»! В этом всеобщем порыве песня, музыка сыграют свою роль, но не так, как в случае массового движения времен гражданской войны или первых пятилеток «строительства коммунизма», а в этот раз в самом интимном и чувствительном личном человеческом опыте войны, ежедневных страданий, смерти на фронте.