Александр Снегирев - БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому

И вот однажды второй день кот ничего не ел и лежал на одном месте.

– Алло, это ветеринарная клиника? У меня кот два дня ничего не ест. Лежит на одном месте.

– А лет сколько?

– Шестьдесят.

– Да не вам. Коту.

– Ну где-то 15–20.

– Так он у вас долгожитель. Обычно коты живут 12–15.

– Пятнадцать?

– Ну да. К сожалению, у каждого из нас есть свой срок.

Семён повесил трубку, первый раз за всё время взял Черчилля на руки, сел в кресло и положил его на колени. Британец лежал на спине, тихо прерывисто дышал и смотрел Семёну в глаза. Веки постепенно опускались, но он силился их поднять, как будто хотел что-то прочитать в глазах Романыча напоследок и без этого не уходить. На самом деле он искал в них не жалость или сочувствие к себе, а пытался найти искорку жизни, соломинку, за которую Семён сможет зацепиться потом… ну… потом.

Романыч поднял глаза и увидел перед собой зеркало. Как давно он не смотрелся в своё отражение. На него глядел довольно обрюзгший, лысоватый, неопрятный человек с прозрачными пустыми глазами. В голове звенел голос из трубки: «А лет сколько? Ну, да. К сожалению, у каждого из нас есть свой срок».

Мужчина – такой же продукт. Кто-то огурец, кто-то фрукт, но у каждого есть своё время.

А вы не замечали, что некоторые мужчины, выбирая продукты, никогда не догадываются, что есть срок годности…

Про интеллигентного Аркашу, который скрипку на смелость и отвагу менял

Искусство требует жертв. Но почему оно выбрало именно восемнадцатилетнего Аркадия Рабиновича – не понятно. Не, ну почему оно выбрало скрипку для четырехлетнего Аркаши понятно, почему предлагало любить себя каждый день по 4 часа занятий без перерыва – тоже понятно. Однако для чего именно Аркадия искусство делегировало на переговоры с местными гопниками по разъяснению разницы между скрипкой и контрабасом – непонятно.

Уже после первого предложения «Господа, это не контрабас…» обмен мнениями был закончен. Аркадий лежал на земле, смотрел на огромное небо, которое для левого глаза быстро начало сужаться до опции «Ночь». «Бланш. Какое красивое французское название», – подумал он и с умиротворением закрыл здоровый глаз. Вокруг кипела дворовая жизнь. Где-то слева скрипели фальшивыми нотками раздолбанные качели, в песочнице шла очередная война за территорию и ресурсы, на школьном поле играли в мяч. Кстати, о футболе. Аркадий искренне не понимал, как можно, например, научиться играть на музыкальном инструменте, если в течение двух часов двадцать два бугая будут отнимать друг у друга скрипку, при этом пинаясь и изображая трупики, если инструмент вдруг отобрали. Наверное, поэтому, как не без основания полагал Аркадий, в российском футболе интеллигентных фамилий можно было едва ли набрать на квартет.

– Ну что, внучок, пчёлка укусила? – послышался голос сверху. Аркадий открыл здоровый глаз и увидел склонившуюся над ним старушку восточной внешности с очень странными желто-зелёными глазами. – А хочешь стать сильным и никого не бояться? – продолжила она.

– Да! – не задумываясь ответил Аркадий и тут же обреченно вздохнул.

– А ты готов променять искусство в себе на смелость и отвагу?

– Да! – в отчаянии крикнул Аркаша и ударил кулаком по футляру со скрипкой.

– Закрой глаза, скажи: «Без булдырабыз» – и всё сбудется.

– Без бул-дыра-быз, – медленно повторил Аркадий таинственные слова и опустил здоровое веко.

– Призывник Рабинович!!! Ё твою мать, здюк в бабьем сарафане. – Аркадий ошарашенно открыл глаз. Он находился в военкомате, правда, не в сарафане, а в одних трусах. В шеренге таких же «пчеловодов» с бланшами под одним глазом. Перед ним стоял и орал старший прапорщик Головком, уже немолодой человек, сорок лет несущий на себе тяжкий крест неправильного ударения в своей фамилии.

– Повторяю… (пауза), моя фамилия Головком на, а голомвка… (очередная пауза) – это то, чем вы думаете, бль, когда голливудскую голоёбицу на порносайтах смотрите.

Как и подобает горячему апологету орфоэпии – старший прапорщик Головком никогда не позволял себе обсценной лексики. Он все матерные слова… проглатывал, причем полностью, поэтому во время пауз он слегка краснел и давился воздухом, хотя не исключен вариант, что он давился и матерными словами, потому что к сорока годам, как вы понимаете, его черепная коробочка уже была всяко переполнена. А огрызки слов типа -ё, -на, -бль, -здюк – это не мат, это фонетические хвостики, смысловые ниточки, за которые можно было вытащить при желании весь богатый и тщательно скрываемый внутренний мир старшего прапорщика Головком.