Александр Снегирев - БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому

Законопроектор

Я человек очень простой и говорю запросто. Предки мои тоже из-под сохи, я из семьи простейших. Чужих доходов не имели, жили собственными отходами, из них своими руками я себя и сделал. Рос, развивался и ходил – все только под себя. Ничем лишним не думал, в университетах не кончал, из-под младых ногтей матери впитал и до сих пор не обсохло. Так что я человек прямой, извилины у меня прямые, и мысли, которые я ими откладываю, тоже прямые. Не зря таких, как я, народ выгоняет в депутаты.

И вот мой первый законопроект.

Предлагаю запретить все плохое.

Объясню, как шла моя мысль по-большому. Все проблемы современного общества натекают из плохих вещей – пьянства, наркомании, фашизма, экстремизма, гомосексуализма и украинских остапо-бендеровцев. Если их всех запретить, то они исчезнут.

Но надо копать выше!

Плохие вещи делаются плохими людьми. Предлагаю запретить и аннулировать плохих людей.

Что я имею ввести под плохими людьми? Если государство видит, что гражданин номер такой-то свободный по такой-то статье сделал что-то плохое – гомосексуализм или фашизм, хотя это примерно один и тот же экстремизм, – значит он плохой. Вы установили слежку за моей логикой? Это все не так попросту, что я тут из себя излагаю. Сделал плохое, значит, плохой, вычеркиваем из поголовья, не обессы.

Далее движемся вспять по моему законопроектору.

Человек плохой, еще и если он сказал плохое. Внимание, тут клейкий момент. Говорить плохое – это значит говорить о плохом. Если запретить говорить о плохом, оно исчезнет! Не говорим про наркоманию, значит, ее нету. Даже само слово надо чтобы нельзя было. Кто про фашизм написал или слово «фашист» употребил, тот самый фашист и есть. Вообще все плохие слова надо запретить, а оставить только хорошие – Родина, Патриотизм, Закон, Крым, Семья, Победа, Ветеран, Безопасность, Стабильность. И чтобы все с большой буквы – так удобнее различать хорошие от плохих. Если только ими мысль выражать, плохого не скажешь, как ни старайся. Если трудно, можно прилагательных слов добавить – Суверенный, Национальный, Старинный, Великий и Всенародный.

Плохое тогда никак не сможет просочиться – ни людей нет, которые его делают или говорят, ни даже слов таких, чтобы описать.

Но как говорил в рифму философ Сократ, я мыслю, значит, виноват. Поэтому заодно надо запретить плохие слова думать. Кто их думает, у того лицо становится такое… как бы не наше лицо, не торжественное. По лицу узнаем и того – по Всенародным Законам Национальной Безопасности – в расход.

Так должны работать законы не покладая спущенных рукавов. Но не работают! Многие законы у нас не очень укоснительно выполняют себя до твердого конца, а просто приняты для какой-то галочки. С этим вопросом мы должны равняться смирно на законы физики, как это делал Ньютон, хоть он и Исаак, но у нас все нации почему-то равны, даже эта. Таким образцом предлагаю приравнять законы России к законам физики на всей ее территории России, включая на всякий случай Белоруссию, выходные и праздничные дни. Тогда они сами начнут выполняться, как яблоко падает на голову этого Исаака. На головы русских людей яблоки просто так не падают, но с этим мы завтра разберемся на босу голову.

Вот такой законный проект вышел из меня, он пока жидкий, но я его чую. Как говорится, лиха беда – отворяй ворота.

Спасибо за аплодисментовку!

Саша Филипенко

Идеальная пара

Москва, Ленинградский вокзал, перрон. По обе стороны платформы, готовые отправиться в город Блока, Лихачева и Стаса Пьехи, досматривают последние сны начищенные до блеска «Сапсаны». Петербуржцы уже внутри, москвичи, как всегда, опаздывают. У второго вагона молодая пара. Он похож на Урганта, она – на его поклонницу. Он высокий, она встает на носочки, чтобы его поцеловать. Она не хочет прощаться – он расстался с ней уже месяцев девять как, но всё забывает об этом сказать.

– Милый, ты будешь скучать?

– Конечно, как по Мамаеву с Кокориным.

– Любимый, ну я же серьезно!

– Буду, – уверенно врет он. В это мгновение к вагону подходит еще одна пара. Женщина напоминает ему Дапкунайте, мужчина – Машкова. Ей идет улыбаться, ему вообще ничего не идет, поэтому он заправляет джинсы в ботинки и носит водолазку. Дело обстоит в Москве, поэтому водолазка, а не бадлон. По долгу службы он почвенник и консерватор. Она живет с ним уже одиннадцать лет и, значит, считай, молодая вдова. Та, что похожа на Дапкунайте, сразу нравится тому, что похож на Урганта. В ней что-то есть. Только бы она поехала одна, думает он, и так и случается. Он прощается с любимой, она с любимым и, войдя в вагон, незнакомцы оказываются на соседних местах.