Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– «Фендант» собирается торговать марихуаной?

Сэм громко расхохотался:

– Боже мой, нет, конечно. Мы ищем человека, который мог бы возглавить новое важное подразделение и повести его к высотам. А работа этого подразделения будет направлена на развенчание мифов об альтернативной медицине. Мы должны напомнить миру, что лучше лекарств нет ничего. Очень уж много дезинформации ходит вокруг. Конечно, тебе это и так известно.

– Нет, неизвестно, – сказал Тоби. – Я постоянно вижу раковых пациентов, которым идет на пользу курение марихуаны и иглоукалывание.

– Даже не начинай про иглоукалывание, – сказал Сэм.

– То есть я хочу сказать, что это не излечивает. Но облегчает, безусловно.

– Ну это уж я не знаю. Но разве исцеление – не лучшее облегчение?

Тоби представил себе Бартака, у которого в каждом глазу было по знаку доллара и который очень агрессивно хватал все гранты, до которых мог дотянуться, и еще занимался сбором благотворительных пожертвований. Тоби было противно всё это, но что он мог предпринять? Не будь Бартак таким жадным, Тоби не мог бы делать свою работу: без денег у него не было бы и работы. Иными словами, в медицине каждый находит себе занятие по душе. Это Тоби понимал. Но тут было что-то новенькое. Бартак хотя бы притворялся, что интересуется излечением пациентов; он хотя бы раньше по-настоящему лечил больных! Для Тоби это было ново: находиться в одной комнате с человеком, который так откровенно плевал на исцеление людей и был так откровенно заинтересован в торможении прогресса.

– Я врач, – сказал Тоби. – От меня больше всего пользы при работе с пациентами.

Он надеялся, что на этом разговор будет закончен и Сэм даже не успеет озвучить цифры, но надежда – прибежище глупцов. Тоби встал, потому что пришла его очередь бить по кеглям. Но мяч соскользнул в желобок, и Тоби сбил ровно одну кеглю с самого края.

– Это должность руководителя большого подразделения, Тоби. Лям в год, и это не считая премиальных. У тебя под началом будет целый коллектив. И часы работы очень приятные. В общем, все дела.

Тоби попытался себе представить, каково это – быть в таких близких отношениях с деньгами, что уже называешь их уменьшительными кличками.

– Это очень мило, но совершенно не моя область.

– Рэйчел сказала, что ты будешь сопротивляться. Я упомянул про премии? А про часы работы? У нас есть шале в Церматте, где ты можешь жить и кататься на лыжах. Все менеджеры уровня директоров получают ключ от него. Я серьезно.

– Когда вы успели об этом поговорить?

Пришла очередь Сэма бить по кеглям. Он снова выбил страйк, и когда вернулся, Тоби хотел повторить вопрос, но не придумал, как это сделать, не показавшись параноидальным паникером.

Он дал себе клятву не обсуждать эту беседу с Рэйчел. Здесь им было негде поругаться вдали от чужих глаз, и Тоби знал, что ему будет очень трудно сидеть за ужином и притворяться, что всё в полном порядке, как только Рэйчел начнет говорить гадости о его профессиональном росте.

Но у Рэйчел оказались другие планы. Эта ночь была новогодней, и официанты во фраках разносили мелкие закуски и шампанское, а Тоби сидел на диване в одиночестве часов до одиннадцати, когда Солли пришел посидеть с ним минутку и уснул у него на коленях. Тоби отнес Солли в постель, гадая, сойдет ли ему с рук, если он притворится, что прилег вместе с сыном и тоже заснул. Но Рэйчел пошла за ними в спальню.

– Ну? – шепнула она. – Мне не терпится услышать.

– Что услышать?

– О чем вы говорили с Сэмом?

– Ты прекрасно знаешь, о чем мы говорили. Вы стакнулись и всё сдирижировали у меня за спиной.

– Стакнулись! Какое зловещее слово. Сэм упомянул об этом несколько недель назад. Я думала, ты обрадуешься!

– Это полная противоположность тому, что могло бы меня обрадовать. Это идет вразрез со всем, чем я занимаюсь. Он хочет, чтобы я возглавил отдел, цель которого – лишить страдающих людей доступа к законным средствам исцеления.

Она села на кровать, глядя на него:

– Я знаю. Но ты замечательный врач. Ты давно заслуживаешь работы полегче. Ты уже довольно потрудился на своей каторге.

– Мне не нужно отдыхать. Моя работа – не каторга.

– Ты визжишь, – сказала она сквозь зубы. – Не смей меня позорить.

– А как ты смеешь позорить меня ? Намекая, что я настолько нечестный человек…

– Нечестный?! А ты считаешь, упорно сидеть на одном месте, когда у тебя появилась возможность в буквальном смысле учетверить свое жалованье и улучшить нашу жизнь, – это честно? Когда я надрываюсь с утра до вечера, чтобы ты мог заниматься тем, чем тебе хочется, вместо того чтобы выполнять свой долг, – это честно?