Аркадий Львов - Большое солнце Одессы

Двадцать девятого июня, однако, Женька узнал потрясающую новость: поймали шпиона, действительно шпиона. И этот шпион — Юдка Ненормальный, самый популярный и любимый сумасшедший в Одессе.

Когда и как появился Юдка в парикмахерской на Тираспольской площади, против пивного бара, никто не мог сказать точно. Правда, мастера из дамского салона, Моня Быковный и Сеня Горобец, уверяли впоследствии, что они уже давно заметили, что Юдка — это что-то не то, что глаза у него не те, походка не та, и вообще на Слободке совсем другие сумасшедшие. Но Петя Корж, мастер из мужского салона, не возражая им по существу, всегда находил случай уведомить своих клиентов, что предсказывать погоду на вчера он тоже мастак.

Юдка как-то незаметно и очень прочно вошел в жизнь самой многолюдной парикмахерской в городе. И уже не только фраер с Новорыбяой, Базарной, Нежинской, у которого был здесь «свой» мастер, но даже случайный клиент с некоторых пор не мог стричься нигде, кроме как у Юдки Ненормального.

Долговязый, сутулый, с землистым лицом, огромными зубами и огромными, выпуклыми, как у дряхлого барана, глазами, Юдка почти всегда стоял подле входа — у дверей с зелеными, синими и красными стеклами. Была во взгляде Юдки временами печаль, которая делала его похожим на бездомного, всегда голодающего пса. В такие минуты мастер, хлопая клиента помазком по намыленным щекам, торжественным тоном доктора с циркового манежа требовал абсолютной тишины.

— Юдка! — Юдка подымал голову. — Юдка, этот человек не верит, что ты таки нормальный, а мы как раз ненормальные.

Юдка вдруг заливался утробным смехом глухонемых и, потрясая головой, как ученая лошадь, изъявляющая свою благодарность зрителю, пускался в танец на месте. Танцевать он мог бы, видимо, целую вечность, если бы это не надоедало клиентам: парикмахерам это не надоедало, парикмахерам это не надоедало никогда.

В часы полуденного зноя Юдка, примостившись на табурете в углу, дремал. Лицо его при этом каменело, и отвисшая малиновая губа, за которой открывался ряд черных зубов, казалась вылепленной из малинового сургуча.

Забавляясь, мастера из дамского и мужского салонов сажали на малиновую Юдкину губу мух, сладострастно запускавших в Юдкины десны свои трепетные хоботки, водили по носу и за ушами пыльной косой из рыжих волос и хохотали до изнеможения, театрально хватаяоь за кресла, зеркала, за столики с почерневшим от времени мрамором, когда Юдка, расчихавшись, мычал и топал ногами.

В обеденное время Юдку посылали за кислым вином и пирожками с горохом, которые продавались тут же, рядом, в погребке. Для женщин Юдка приносил пирожки с повидлом и газированную воду с сиропом в литровых бутылках из-под молока. Пирожки Юдка запихивал в кондукторскую сумку, с которой он никогда не расставался, а бутылки судорожно стискивал в костистых руках, вытянутых до отказа вперед.

В награду Юдка регулярно получал недопитое вино и остатки пирожков. Вино, чавкая и причмокивая, он допивал тут же, а объедки сбрасывал в сумку.

Изредка Юдка вдруг исчезал, исчезал дня на два, на три. Никто не знал, где пропадал в эти дни Юдка, какие дела занимали его. Да и то верно: какие дела могут быть у сумасшедшего, у несчастного сумасшедшего — врагам бы нашим его рассудок!

Так потешалась и сострадала Одесса — веселая, любящая, немножечко легкомысленная и по-южному кокетничающая своим легкомыслием.

А двадцать девятого июня одесситы узнали потрясающую новость: поймали шпиона, действительно шпиона. И этот шпион — Юдка Ненормальный, самый популярный и самый любимый сумасшедший в городе. Тираспольская площадь в этот день исходила стоном оскорбленных, бесчеловечно обманутых людей.

Из Николаева в Снигиревку вела пыльная проселочная дорога. Из Снигиревки в Берислав вела такая же пыльная проселочная дорога, заключенная по обе стороны реками: на западе, подле самой Снигиревки, — это лягушачий Ингулец, на востоке — могучий Днепр, до середины которого долетит редкая птица.

По дороге, переваливаясь с боку на бок, катилась подвода из Одессы.

Подвода торопилась к Бериславу, звонко раскатывая за собою две широкие, скрипучие, как новый солдатский ремень, колеи. На поворотах появлялись еще две колеи, но поворотов было мало, и за подводой почти всю дорогу раскатывались только две колеи. Колеи эти всегда были рядом, но никогда не пересекались.

Где война? — спрашивал себя Женька. Нет войны, война осталась там, в Одессе, в Чабанке, в Николаеве, война перепахивала бомбами дорогу на Херсон, сам Херсон и переправу через Днепр, за Херсоном.