Дарья Симонова - Пыльная корона

Но меланхолию постепенно затмевало совсем другое чувство — забытый с юности трепет и легкий ужас перед мужским естеством, до которого Ева в дни своих первых опытов боялась даже дотронуться. А потом под чутким руководством Валерия Михалыча стеснение уступало место гордости — ведь она училась доставлять этому нежному пещеристому тельцу ни с чем не сравнимое удовольствие, отчего ее милейший интеллигент превращался в урчащего медвежонка и его тело сотрясала долгая сладкая судорога…

Да, это было прекрасно. И будет ли еще когда-нибудь так… Валера в упадке, дремлет перед жидкокристаллическим окошком в грезы — а больше никого рядом нет. Мужчины закончились, исчезли, превратились в воспоминания, как и обещала некогда матушка, курлыкая над внучкой. Ева пыталась медитировать на белый песок пустоты, убегая по нему к морю, потом отвечала на редкие звонки тех, кто помнил о ее дне рождения, прихлебывая из припрятанного давным-давно мерзавчика канадский виски — и наконец мирно заснула. Во сне к ней пришел тот, кто был ей нужен, — человек с прохладной киберкожей, который гладил ее по голове и обещал, что скоро все изменится к лучшему. Но сначала она умрет. Так нужно для обновления. Короткая смерть, перезагрузка — и совершенно другая жизнь. Точнее, продолжение той, беззаботной юности — времен, когда Ева могла получить любого мужчину, потому что ей повезло с первым удачным опытом. Но легкая судьба только простым смертным ка жется случайным везением, джокером, который выпал по недосмотру из небесного кармана. На самом же деле такие судьбы — филигранная работа, недоступная обыденному взгляду. Если по юности еще можно проскочить по шальному билету, то дальше необходимы и магия, и ум, и сноровка, и нахальство, и философия на острие. Профанам не понять — только людям с прохладной кожей, проводникам удачи… спи, дорогая Ева, и я все устрою, только делай так, как я говорю, слушайся меня, лови мои сигналы — и ты не будешь в обиде…

Впервые за долгие депрессивные месяцы ее утро было наполнено упругим тонусом веры в незнакомое и лучшее. Ей не хотелось, встав, немедленно снова лечь, как было раньше. Ей теперь хотелось сорваться с надоевшего насиженного места, только Ева не знала куда. Впрочем, одна непривычная доселе мысль ласкала ее сознание — можно не только искать взлетную полосу для себя, можно еще и взять кого-то с собой. Кого-то, кто это заслужил… Она быстро набрала номер Валеры — один, второй… он долго не отвечал, а потом его голос вынырнул сухим и отрывистым. Он без лишних предисловий отрезал, что у него проблемы и что в женскую голову они не влезут. Ева только ухмыльнулась — это мы еще посмотрим, куда что не влезет. Она вдруг испытала незнакомый драйв — оказаться сильнее своего бессменного покровителя. Почему-то она была уверена, что сейчас это получится. Быть может, к ней опять возвращался ее дар, который за неиспользованием чуток заржавел, — умение предвосхищать события.

Для благотворительной атаки на Валерия Михалыча пришлось призвать на помощь дочь-бесстыдницу. Для папеньки Маргаритта, так уж и быть, сподобится прервать свои приключения на полчасика. А нужна она была для убедительности. Одна Ева уже не имела того влияния — для достижения необходимого эффекта нужно было встать напротив поверженного папаши вдвоем — мать и дочь, — и пусть тогда попробует завести песню о женских головах. Мигом расколется! А если нет, то Ритта пригрозит ему негритеночком. Она так уже делала: оглушила родителей известием о любви к ливийскому оппозиционеру. И вот положительный тест на беременность от него… Но если вы, дражайшие мамочка и папочка, расисты, то дочь навсегда покинет пределы этой страны и поедет рожать своего черненького младенца в далекую Африку.

С тех пор Валерий Михалыч побаивался дочь и на всякий случай ей не перечил. Он понимал, что она так страшно шутит, но из осторожности не провоцировал ее на фокусы. Потому его взяли тепленьким — он забормотал что-то о предательстве одной из его компаньонш…

— Это баба, что ли? — вульгарно клацая жвачкой, презрительно уточнила Ритта.

Ева, мучительно проглотив неподобающие манеры дитяти, вся обратилась в слух. Но Валера был краток — дескать, одна паршивая овца в стаде подставила всех. И теперь плакали наши денежки. Маргаритта оглядела скромную папину обитель, словно искала нужный инструмент для пыток. Потом ее взгляд упал на понурую мать: «Ты, мам, иди пока к себе. Иди, правда! Отца надо оставить в покое. А я здесь поищу свою футболку с Pink’ами. Хочу подарить одному перцу — не покупать же специально, правда? Мужиков нельзя баловать — ты в курсе? Нет. Поэтому у тебя все так и вышло… Ну, иди, мам. Иди!»