Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

Зигфрид крикнул Мерриуезеру:

– Пожалуйста, если вас не затруднит, передайте моим друзьям, когда вернетесь, мои извинения, хорошо? Мне надо кое-кого повидать. Я задержусь только на несколько минут.

Мерриуезер помахал нам, сел в свою машину и поехал назад, а мы нырнули под барьер.

Зигфрид ухватил толстяка за локоть:

– Пошли, Стьюи! Где тут можно выпить?

Мы вошли в длинный бар с низким потолком под трибуной, и я испытал некоторый шок. Мы находились под самыми дешевыми местами, так что картина была несколько иной, чем в ресторане за ложами. Ели и пили тут в основном стоя, а выбор блюд исчерпывался пирожками и сосисками в тесте.

Зигфрид проложил себе дорогу к стойке и вернулся с тремя стопками виски. Мы сели за один из малочисленных столиков – колченогий, с металлическим верхом. За соседним столиком субъект с хищной физиономией штудировал «Спортивную газету», вгрызаясь в рулет со свининой и запивая его огромными глотками из пинтовой кружки.

– Ну а теперь, мой мальчик, – сказал Зигфрид, – что ты поделывал последние шесть лет?

– Ну-у, дай сообразить, – сказал Стьюи и рассеянно, одним глотком покончил со своим виски. – После того как ты разделался с колледжем, экзамены я сдал довольно скоро, и в целом не так уж плохо, хотя хирургию только с третьего захода. Короче говоря, четыре года назад я получил право измываться над бессловесными животными. И с тех пор больше скитался. Север, юг и даже полгода в Ирландии. Все пытался найти место с доходами, на которые можно прожить. На три-четыре фунта в неделю не пороскошествуешь, когда у тебя на руках семья.

– Семья? Так ты женился?

– Еще как! Помнишь малютку Мег Гамильтон? Я приходил с ней на танцульки в колледже. Мы поженились, когда я был на последнем курсе. Теперь у нас пятеро детей и шестой на подходе.

Зигфрид поперхнулся виски.

– Пятеро детей! Побойся Бога, Стьюи!

– Так это же чудесно, Зигфрид! Наверное, ты удивляешься, как мы вообще существуем. Объяснить это я тебе не могу. Сам не понимаю. Но как-то справлялись и были счастливы. А теперь, думается, все будет хорошо. Пару месяцев назад я прибил свою дощечку в Хенсфилде, и дела идут хорошо. На прожитие хватает, а больше-то и не надо.

– Хенсфилд? – повторил Зигфрид, и мне представился угрюмый город, типичный для Западного Райдинга, – облезлые кирпичные джунгли, щетинящиеся фабричными трубами. Совсем другой Йоркшир. – Полагаю, работаешь ты с мелкими животными, – добавил Зигфрид.

– Угу. Снискиваю свой хлеб насущный почти исключительно тем, что отделяю местных котов от их причиндалов. Благодаря мне хенсфилдские кошечки могут гулять по улицам, не опасаясь покушений на их добродетель.

Зигфрид засмеялся и поймал за локоть единственную официантку этого заведения, пробегавшую мимо. Она обернулась, сердито хмурясь, готовая поставить нахала на место, но, едва взглянув на него, улыбнулась:

– Что угодно, сэр?

Зигфрид, не выпуская ее локтя, несколько секунд вглядывался в ее лицо, а потом сказал невозмутимо:

– Вы не будете столь любезны принести нам три большие стопки виски, а потом повторить заказ, едва заметите, что мы его допили. Можно вас об этом попросить?

– Ну конечно, сэр, конечно! – Официантке было за сорок, но покраснела она, как юная девушка.

Подбородки Стьюи задрожали от беззвучного смеха.

– Старый ты прохиндей, Фарнон! До чего приятно видеть, что ты совсем не изменился.

– Правда? Так это же хорошо, а?

– И самое странное, что ты, по-моему, и не стараешься вовсе.

– Не стараюсь? В каком смысле не стараюсь?

– А, ладно! Забудем. Вот и виски.

Стопки наполнялись снова и снова, а они говорили, говорили, говорили. Я помалкивал и только слушал, погруженный в сладкую эйфорию, и каждую вторую свою стопку незаметно придвигал к Стьюи, а он мгновенно небрежным поворотом кисти осушал ее.

Зигфрид повествовал о собственных успехах, и меня поразило, насколько Стьюи была чужда зависть. Толстяк с искренней радостью слушал про быстро растущую практику, про красивый старинный дом, про необходимость обзавестись помощником. Зигфрид, когда рассказывал мне о своих студенческих днях, описывал Стьюи как «полноватого», но теперь он был просто жирен, несмотря на нелегкую жизнь. И я слышал от Зигфрида про это пальто «с военно-морским» ворсом, которое в колледже служило ему единственной защитой от капризов погоды. Вряд ли оно и тогда выглядело особенно элегантным, но теперь, безусловно, являло собой жалкое зрелище, почти лопаясь по швам под давлением тела, раздавшегося в ширину.