Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

В том, что это влияние есть, никто не сомневается, но как оно формирует внутри людей зоны мерцающего идеала, не знает никто. Раньше, когда я был моложе и путешествовал методом погружения в искусство, мне казалось, что важно само это количество времени, проведенное на территории искусства, ведь монастыри и храмы, библиотеки и пинакотеки, археологические зоны и замковые комплексы важны пространством вненаходимости, очищенным от «злобы дня». Туда люди приходят смотреть на прекрасное, а не переживать очередную политическую глупость, цены на мясо и прочую сермягу (хотя, конечно, многих тяжелые мысли не оставляют и «там, внутри», позволяя рассматривать достижения чужого опыта поверх барьеров «бытового сознания»), значит, проводят какое-то количество минут и даже часов вне привычного мира.

Музеи делают нас лучше и позволяют собраться, поскольку мы приходим туда за явлениями, давно исключенными из жизни. Однажды количество переходит в качество, по крайней мере, мы бессознательно надеемся на это.

Иначе я просто не смогу объяснить, зачем мне чужой, хотя и, может быть, исключительно великий опыт. С возрастом своего вроде девать некуда.

Города, выпавшие мне этой осенью, становятся в очередь и дышат друг другу в затылок – точно это не я посещал их, чередуя как на живую нитку (в путешествии была масса импровизации и спонтанных порывов, следующих за движениями души и интереса, самочувствия и сиюминутного настроения), но они пришли на прием к заезжему молодцу, демонстрируя, чем богаты.

Они же как люди, ничто человеческое им не чуждо. У каждого собственная гордость и судьба, неповторимый узор дактилоскопий, состоящих из улиц и площадей, рельефа пересеченной местности. Они живут в разных возрастах и состоянии здоровья, как душевного, так и физического. Сегодня они моя данность, но только на пару дней, подаренных им тоже ведь не бесконечным человеком – о своей ограниченности и конечности в Италии думаешь точно так же, как и в России, которая велика, да отступать некуда.

В Италии слишком много всего, из-за чего приходится намеренно сужать интерес, отказываться от параллельных линий и необязательного избытка – того, что кажется лишним с позиций вот этого сегодняшнего дня, который тоже минет, вполне способный принести изменения привязанностей.

Итальянское путешествие, как и любой выбор, учит лучшему пониманию себя и своих коренных потребностей.

Понятно же, что невозможно постоянно делать правильный отбор, случаются сбои и тупики, простои и аппендиксы – наша задача поставить себе на службу любые паузы и провисания: кажется, нет ничего продуктивнее непреднамеренных остановок, это именно внутри них вскипает во всей полноте наше собственное бытие, наша собственная сущность, максимально очищенная от всего извне привнесенного.

В чем же все-таки состоит задание?

Нужно как можно больше увидеть или прочувствовать?

Зрению отвечать за деятельность ума проще, конечно. Но чем меньше тронул тот или иной город, не оправдав возложенных на него ожиданий, тем лучше (последовательней и четче) его запоминаешь. Меланхолия и есть окультуренная тоска. Мы всматриваемся в улицы и холмы, как в зеркала. Несмотря на самые что ни на есть противоречивые чувства, эти живые города, с достоинством встречающие вечную старость, дарят слабую надежду на собственное бессмертие.

Мы прививаем себе эти путешествия, точно оспу. Ставим эксперименты на себе. Добровольно облучаемся чужими излучениями да еще и тратим на это деньги, изучаем свои реакции на снижение уровня инерции, переходящей в невидимую усталость. Способствуем выработке антител, позволяющих превозмогать недорисованность российских просторов. Про возвращение из такого трипа домой нужно, конечно, отдельную повесть писать – о том, как направление тропинки, идущей по будням, изменилось на какие-то там судьбоносные микроны. Переплавившись, например, в чувство собственного достоинства. Такое смещение неизбежно, даже если невидимо, ведь красота, собранная за самый короткий срок, как пар или дым, бескорыстна и ее невозможно унести с собой.

Поездки обостряют ощущение быстротечности мира, ведь во многие места нам не дано вернуться. Мы заранее знаем это. И потому что таких мест много, а еще из-за того, что любое действие (особенно единичное, неповторимое, вырванное из рутины повседневности) быстро становится историей. Казалось бы, еще совсем недавно оно трепетало внутри натянутой струной, а вот уже отодвинулось, отплыло в «область преданий», чаще всего недоступных чужому сознанью.