Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Но там же еще и Учелло!

Эх, кабы знать это раньше! Кафедральный собор Прато

Но великолепный полосатый Сан-Стефано, похожий на подсвечник, с его круглым балконом-кафедрой, надетым на правый бок (так на стволах древних деревьев вырастают грибы) фасада, с которого обычно по очень большим праздникам демонстрируют Пояс Богородицы, никто закрыть не в состоянии. Так как на пояс постоянно покушались лихие люди, часовня Святого Пояса в боковом нефе всегда закрыта решеткой, подсвеченная изнутри, словно волшебная шкатулка.

От опытных путешественников, общающихся с местными русскоязычными, знаю – часовню никогда не открывают, хотя фрески Аньоло Гадди именно там: готические, если верить снимкам в Сети, но чистые и просветленные, без доминирования жесткого и колючего рисунка. С ясными и промытыми цветами; с просторными, почти как у Джотто, композициями.

Сам же собор (малой базиликой он стал совсем недавно – в 1996 году), напротив, показался мне внутри густым и, как на картинах Липпи, заполненным (вы обращали внимание, что у отца и тем более сына Липпи на досках и фресках нет ни одного промежуточного миллиметра – любой фрагмент стремится стать центровым или хотя бы центростремительным?) – но не в смысле нагромождения артефактов и локальных зон, исполненных в разных эпохах и стилях, а потому что интонационно вполне монохромный, он словно бы производит (вырабатывает, варит) бальзам особенного, буквально на глазах загустевающего вещества. С одной стороны, вязкого, а с другой – разноцветно-прозрачного.

Хотя, возможно, все дело в том, что осенний вечер в Прато выдался солнечным и теплым, яблочным и желторотым, из-за чего витражи по рисункам Липпи настаивали издревле чуть пожелтелые внутренние воды Сан-Стефано до состояния болотца, уютного и вполне вместительного. Точно художнику и его знаменитой любовной истории удалось стать гением места, вот этого конкретного собора, навсегда поселившись в его мозжечке. Для того чтоб разыгрывать перед случайными туристами драму потерянного чувства.

С помощью картин и фресок, витражного света и дремучего леса свечей, запаха воска и ладана, потрескиваний да шуршаний…

…чтобы в отсутствие иных, более сильных впечатлений мог стать событием выход на кафедральную площадь – с совсем другой геометрией устройства: по-средневековому неровной, шершавой, разнобойной. Чтобы, обжегшись без Липпи, начать собирать осколки другого впечатления, способного его заменить. И тогда нужно вновь поднять глаза на глазированную терракоту Андреа делла Роббиа над главным порталом (между прочим, работы этого семейства повлияли на становление стиля Липпи не меньше, чем Донателло), из которого ты только что вышел: белее белого богородица с младенцем в компании тоже молочного св. Стефана на нежном лазоревом фоне, окруженном, точно творожным зерном, лицами ангелов.

Теперь нужно более внимательно посмотреть на стертые барельефы зонтика кафедры, созданные Донателло и со временем ставшие фризами, – это ведь в Тоскане Донателло как грязи (в одной Сиене его больше, чем во всех странах Восточной Европы), но если мы хотим следовать истории искусства, нам без Донателло никуда.

Ангелы, танцующие в обнимку с путти, образуют семь очаровательных композиций, совершенно античных по духу и внутреннему свету, словно бы распирающему эти сцепленные фигурки изнутри. Оригиналы их давно уже сняли с фасада кафедры Микелоццо (1428–1438) и снесли в Музей Дуомо, на площадь теперь смотрят копии, прикрытые «изящным зонтиком» и не менее изысканной бронзовой подставкой, которую тоже ведь Донателло делал.

Выход из пространства

Полосатый собор, ровный по всей длине, тем не менее сбоку кажется вставшим на дыбы из-за слегка задранного фасада. Чересполосица мраморных стен, горизонтальность которых подчеркивается черными линиями, словно бы толкает Сан-Стефано к фонтану в центре, вот он и выезжает, заступая за незримую красную линию, точно ящик комода с неработающим шарниром. Врезается в поляну, чтоб замереть, растерявшись на долгие века.

Сбоку от него, наискось от кафедры, стоит памятник Джузеппе Маццони (почему не Марко Датини, он ведь тоже, подобно Маццони, родился и умер в Прато?), о котором Малапарте писал в «Проклятых тосканцах», что спина его «закрывает мне почти всю площадь, думаю, самую воздушную и светлую по всей Тоскане, и в центре – розовое пятно фонтана из мрамора изумительного телесного цвета…»