Ян Козак - Гнездо аиста

Летом он после работы купался бы в Лаборце. Как тогда, когда они привезли в Горовцы дрова, он сидел потом по шею в зеленоватой воде, а об его плечи плескались волны. Над гладью реки дул легкий ветерок. Удочки, привязанные к камням, поджидали голодную рыбу, а он ел спелые желтые сливы. Сливы таяли у него во рту, и он думал об Анне.

Фу ты черт, снова Анна!

Рассеченное до кожицы сало шипело от жара, золотилось и раскрывалось хрустящим веером. Хлеб темнел от капающего на него жира. К костру подошел Демко, порылся в кармане, вытащил нож и стал резать свой хлеб.

Удивительно, подумал Павел, сало человеку никогда не надоедает, так же как хлеб. Поджаренная кожица хрустела на зубах, а в желудке стало тепло, и в голове роились сытые и теплые мысли.

Мишланка стояла с Гудачкой у колодца и звала Эву:

— Ну, иди же скорее! Или ты хочешь остаться с мужиками?

— Иду, иду, — ответила Эва. — Геленка, слава богу, уснула, теперь мне легче будет идти.

Эва на минуту остановилась возле Павла. Юбка, блузка, руки — все у нее пахло молоком. Усталым движением она молча повязала косынку. Девочка снова лежала, завернутая в платок. На пастбище опустились сумерки, в кусты бесшумно слетались птицы, только собаки еще громко подавали голос да начали квакать первые лягушки. Сильнее запахло подмаренником и полынью, потянуло болотной сыростью.

Эва опасливо осмотрелась и сказала тихонько Павлу:

— До чего же все переменилось у нас за последний год. Кто же хотел того, что теперь происходит? Завертелось какое-то чертово колесо, оно то поднимет человека, то придавит его.

Павел удивленно смотрел на Эву, на ее губы, вглядывался в ее взволнованные влажные глаза.

— Ну что ты там застряла? — крикнула Мишланка.

— Иду, иду, — ответила Эва и озабоченно взглянула на Демко.

Он сидел на бревне у костра, задумчиво опустив голову, и смотрел на кусок сала, который только что вынул из свертка и держал на ломте хлеба словно на подносе.

Эва отвернулась, вскочила, трава зашуршала под ее босыми ногами.

Демко отложил в сторону сало и хлеб. Что, старик, и сало уже не по вкусу? — удивился Павел. А ведь ты был голоден. Может, ты сыт одним известием, что троица благополучно возвратилась?

Утром, после дойки, едва только грузовик, забрав бидоны, скрылся из виду, Демко отправился через пастбище в город. Павел и Иожко снова погнали стадо к Турецкой Могиле.

Чем ближе к шоссе, тем реже была трава, серая от пыли. Белесая земля давно высохла. Трудно было поверить, что здесь когда-то были болота. Со стороны цыганского поселка у Горовцов подымался светлый дым. Над шоссе нависла пелена пыли.

Демко брел по опушке лесочка, который все называли «цыганский родильный дом». Его кусты и овраги, так же как и заросшие вербняком и камышами берега Лаборца, издавна были местом любовных свиданий и прогулок горовчан. В траве виднелся всякий хлам: колесо от детской коляски, бутылка из-под пива, консервные банки.

Неподалеку мирно паслись овцы. Овчарня с прогнившей гонтовой крышей принадлежала, как и все поместье «Варконд», горовецкому кооперативу.

Демко остановился, хотел разглядеть чабана, но ему плохо было видно против солнца. Уж не старый ли это Подставский? Давненько не видел я его. Верно, он. Это же тебя, старина, запряг тогда в сеялку помещик!

Демко подошел поближе к чабану и крикнул:

— Здравствуй, Мишо! Как дела?

Чабан устало повернул голову, лицо у него было грустным.

— Дела как сажа бела. А что, разве где-нибудь по-другому? — спросил он. — Я уже четыре месяца не получаю ни гроша. Принесу иногда домой кусочек сыра — вот и вся получка. Если бы Игнац и Павлина не работали в городе, мы бы и вовсе ноги протянули… А ты куда?

— В Горовцы.

— Так. Ты не знаешь, может, где получше дела идут? — снова спросил он.

На чабане были потертые штаны и замызганная рубаха. В руке он сжимал посох.

— Ну что ж, поплачемся друг другу, авось полегчает. — Демко улыбнулся. — А что ты обо всем этом думаешь? Почему так получается?

— Что я думаю? Эх… — Подставский огляделся.

Овцы, сбившись в кучу вокруг барана, пощипывали рыжую траву и оглашали блеянием утреннюю тишину. Подставский медленно подошел к стаду, приподнял шляпу, отер пот со лба и стал пробираться к барану. Овцы путались у него под ногами, а баран все не давался.

— Ну, погоди у меня! — крикнул чабан, схватил его и поднял на руки.

Баран был большой и сильный, он вырывался и дергался, но чабан упрямо тащил его. Вдруг он бросил барана в гущу овец. Тот свалился на них, и овцы разбежались в разные стороны, подняв темное облако пыли. На миг воцарилась тишина.