Ян Козак - Гнездо аиста

— А у тебя, я вижу, кровь и без музыки играет, — сказал Павел и почувствовал, что у него меняется голос.

— Играет иногда. Тем более сегодня — в престольный праздник!

Он крепко сжал ее талию, и Зузка прильнула к нему, слегка откинув назад голову. Он ощущал ее жаркое прикосновение. Этот безмерно приятный, осчастливливающий мягкий напор женского тела становился все ощутимее, сильнее, жарче. В висках у Павла стучало, ему казалось, что он лежит на залитой солнцем поляне.

В толчее танцующие пары то и дело наталкивались на них, и его тело почти сливалось с ее телом. Павла охватило острое, дурманящее чувство. Он прижался бедром к ее лону.

Какое-то мгновенье она терпела его вольность. Потом, тряхнув головой, сказала тихо:

— Ой, ты что это ко мне так липнешь?! Ты, я вижу, хорошо знаешь, где у пчелок мед? Оставь, солдат! — Мягко, но решительно она оттолкнула его от себя.

Павел увидел в толпе Микулаша. Он решил, что Зузка поэтому и отшатнулась так от него.

— Вон твой муж, — сказал он, испытующе глядя на нее.

— Идите вы оба к черту! — бросила Зузка с горечью и обидой. Глаза ее потемнели. — Как будто не знаешь, что на засохший цветок не садится ни бабочка, ни пчела.

Зузка снова прильнула к Павлу. Но едва только музыка смолкла, она отошла от него и больше даже не глядела в его сторону.

Павла потянуло на воздух — он расстегнул мундир и вышел, разомлевший и потный. Закурил и вдруг заметил, что у него дрожат руки.

— У Зузки есть кто-то? — спросил он у стоявшего рядом Канадца.

— Кажется, нет, — ответил тот. — Пока нет. Она порой сама не своя бывает. Мужик-то у нее ведь совсем никудышный. А она бабенка что надо! Верно?

Павел, сделав несколько глубоких затяжек, бросил сигарету и затоптал ее. Пахло весенней, нагретой солнцем землей, первыми цветами, молодой травой. Легкий ветерок, пролетая над живой изгородью, окружавшей корчму, вбирал в себя аромат цветущего боярышника, колыхал стебли трав меж камней у ручья.

Павел с наслаждением вдыхал эти запахи. Они обволакивали его вместе с веселым смехом, выкриками и озорным свистом, с визжанием дудок, верещанием оркестриона, со скрипом вертящейся карусели. Запахи, звуки и яркие картины престольного праздника смешивались и сливались в одно целое. И это был уже не только праздник. Это была сама жизнь, предельно обнаженная жизнь.

Он все еще ощущал тепло Зузкиного тела, податливо прильнувшего к нему. И вместе с тем его охватило и все сильнее овладевало им чувство высвобождения и надежды. До чего же было приятно сознавать, что и в нем жизнь бьет через край. Встреча с Зузкой доставила ему радость. Радость?! Ну, а раз так, тогда все в порядке, подумал он. Ту, прежнюю свою любовь ты утопишь в жизни! Да ты ее, кажется, уже утопил. Будет у тебя еще все, по чему ты теперь томишься, и будет не раз.

А что ты понимаешь под этим «все»?

Перестань, хватит! Лучше полюбуйся на праздник или вернись в корчму. Черт побери, эта Зузка прямо-таки взрывчатка! Бывают же такие женщины!

Солнце все еще заливало площадь ярким светом. Праздничное оживление достигло высшего предела.

Павел с Канадцем прошли под вертящимся бордюром тента карусели, под проносящимися над их головами сиденьями, потолкались в толпе. Павел разглядывал знакомые лица односельчан — он их уже давно не видел. И вдруг замер: возле тира стояли Анна и Дюри.

У Дюри, высокого и статного, лицо было несколько одутловатым. Он курил, Анна чему-то улыбалась. Пестрый праздничный платок она держала в руке, и солнце озаряло ее голову. Анна заметила Павла, и улыбка сразу же исчезла с ее лица. Она подняла руку, нервно потерла лоб и отвернулась. Глядя на ее профиль, он понял, что Анна взволнованна и растерянна.

Павел перевел взгляд на Дюри и подумал: ишь как держится этот самоуверенный и самодовольный петушок! Нет — петух, теперь уже петух. Проклятье! Он увел у тебя Анну. Теперь она принадлежит ему… Он с нею спит… Нет! Не надо больше об этом… Теперь это — дело прошлое. Вон Зузка — ведь как она тебя взбудоражила!.. Да, Анна — это уже прошлое. К черту его!.. Но отчего же все-таки во рту у тебя горечь и какая-то тяжесть в желудке?

Он решительно подошел к тиру и оперся руками о стойку. Дюри стоял рядом, локти их почти соприкасались.

Дюри только теперь заметил Павла. Он поглядел на него в упор и перевел взгляд на Анну. Потом снова уставился на Павла.

— Это ты?! Приехал, значит, — сказал он без тени улыбки.

— Как видишь.

Язык у Павла ворочался с трудом.