Ян Козак - Гнездо аиста

Потом из дома за тиром вывалился Бошняк. Широко расставив ноги, он пьяно икнул и запустил пальцы в свои взлохмаченные космы. На глаза ему попались цыгане. Пошатываясь, он поплелся к ним.

— Это что, только для вас, стервецов, устроили сегодня карусель?! — напустился он на них. Подойдя к тиру, Бошняк бросил на стойку горсть монет и вырвал ружье у Иожко: — Ну-ка, давай сюда!

Павел видел, как у цыган помрачнели лица, но никто из них не проронил ни слова. Только Иожко, свирепо уставившись на Бошняка, что-то тихо пробормотал; губы у него дрожали.

С карусели доносился веселый визг, хохот.

Высоко над палатками проплывала по воздуху смеющаяся Даниэла. На соседних сиденьях восседали: впереди — Лацко Червеняк, а позади — молодой Герик. Даниэла старалась дотянуться рукой до Герика, но Лацко Червеняк уцепился за ее сиденье и не отпускал. Даниэла расстегнула блузку, и ветер тут же сорвал ее с плеч девушки, — она осталась в плотно облегавшей грудь линялой сорочке. Даниэла успела схватить край блузки, и ее тонкая лиловая ткань зареяла в воздухе, словно флаг, — личный флаг Даниэлы! Герик изловчился и, ухватившись за блузку, подтянулся к Даниэле…

Это было бесподобно! Но у одного из цыган, стоявших возле тира, определенно разрывалось от ревности сердце. Он громко вскрикивал, грозил Герику кулаком, потом скинул ботинок и швырнул им в эту парочку.

Рядом с Павлом стоял Штенко и тоже пялил глаза на Даниэлу. Он сопел так, словно хотел втянуть ее в себя носом. Смешно причмокнув, Штенко толкнул Павла локтем и шепнул:

— Видишь вон ту, черненькую? Грива у нее, как у кобылки!

Вдруг позади палатки, где продавали глазированные пряники, раздался визг. Из двора Штенко выбежала ошалевшая от ярмарочного гвалта корова и помчалась к карусели. Резко остановившись под нею, она врылась копытами в землю, вытянула шею и принялась мычать. Жена Штенко с палкой в руке бежала следом за коровой и на чем свет стоит бранила мужа.

— Да погоди ты! Она ведь тоже пришла покататься! — крикнул Эмиль Матух.

— Она, видать, прибежала сюда за Пиштой Гунаром, ведь это такой бычок — ого-го! — сказал Бошняк.

Гунар, который стоял тут же, задумчиво тер подбородок.

— А при чем тут я? — неторопливо заговорил он. — Она, верно, заявление в кооператив хочет подать и ищет председателя… А где же он? Вы не видели тут Ивана Матуха?

Остряк самодовольно захохотал. И все кругом заржали.

— А вон Гудак! Эй, Гудак, беги-ка скорей за председателем! — крикнул Бошняк. — У вас теперь сразу вдвое больше коров будет! Ну, чего же ты мешкаешь, братец? — зайдясь от хохота, продолжал он, уставившись Гудаку в лицо.

Гудак растерялся, побледнел, стал беспомощно озираться по сторонам.

Перепуганная корова пронеслась между Гудаком и Павлом, следом бежали ее запыхавшиеся, разъяренные преследователи.

— Пошли выпьем! — услышал Павел у самого уха знакомый голос. — Пропустим по маленькой.

Он оглянулся. Это был уже подвыпивший Канадец; глаза его горели от злости и обиды.

— Идем! — согласился Павел.

Они протолкались к корчме. Здоровяк Канадец легко оттеснил жаждущих промочить горло, что толпились перед входом и у стойки. В корчме стоял такой шум, что Павел едва расслышал звон рюмок, когда они с Канадцем чокнулись. Вдруг заиграл настоящий цыганский оркестр, и начались танцы. Как давно он не слышал этой музыки. В тяжелой, жаркой духоте, пропитанной запахами алкоголя и пота, крики сливались с топотом ног, обрывками смеха и доверительным шепотом. Музыка будоражила Павла, убыстряла бег его крови.

— Еще по рюмочке! — предложил Канадец.

Они снова выпили.

— Ты что же это, солдат, стоишь, словно пугало в огороде? — раздался вдруг за спиной Павла голос Зузки Тирпаковой. — Может, потанцуем?

Она вынырнула из толпы, возбужденная танцем, захмелевшая, с затуманившимися глазами. Павел почувствовал на шее ее горячее дыхание — так близко она стояла. Зузка крепко ухватила его за руку и сжала ее.

— Отчего же не потанцевать?! Потанцуем! — улыбнувшись, сказал он.

Они присоединились к танцующим.

Павел держал ее за талию, смотрел ей в лицо — оно было так близко. Зузка была стройной и крепкой, ведь ей приходилось много работать — и за себя, и за мужа.

— Видно, у тебя никого еще нет. Не приглядел еще себе подружку? — вызывающе хохотнув, спросила она.

Ее зеленовато-желтые глаза насмешливо смотрели на него, пальцы, которые сперва сжимали его руку, почти вонзаясь в нее, теперь мягко скользили по его запястью.