Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

Долго гадать мне не пришлось.

Матильда резко встала и сбросила плащ.

Подошла к статуе, обняла ее, прижалась и… слилась с ней.

Статуя ожила.

Захлопала крыльями как птица, взлетела…

Полетала в крипте, потом встала на ноги там, где стояла раньше, и поманила меня пальцем. Я подошел к ней. А она надела один из анхов мне на шею и резко его стянула. Крипта затряслась и запрыгала. Потом все померкло.

Я шел по узкому проходу между каменными стенами.

Тот звук, который я впервые услышал когда мы начали спускаться по лестнице, стал заметно громче. Он был теперь похож на гром от множества молний.

Стены фосфоресцировали неприятным, переливающимся как северное сияние, синеватым светом. Неожиданно я увидел перед собой старых знакомых. Мне показалось, что они состояли из теней или эктоплазмы.

Впереди всех стоял голый до пояса мужчина с великолепными черными усами. На ногах у него были остроносые туфли. На груди — синела татуировка. В руке он держал пластиковый хлыст.

Капитан с огромной бородой потрясал трезубцем.

Доктор Шнабель протягивал мне сушеную жабу.

Кришна подмигивал и приглашал меня жестами в ванну.

Архимед с мраморной головой слепил меня зеркалом.

Администратор отеля Мирамар застенчиво улыбался и показывал глазами на Архимеда.

Матильда и ее сынок о чем-то беседовали. Матильда держала в руках букет из свежих фиалок. Коки гримасничал.

Всеми забытый великан Альфонсо Добрый, состоящий только из огромных сапог и головы в шлеме конфузливо топтался на месте.

Позади всех стоял герцог с целой свитой из молодых офицеров и обольстительно улыбался. В руках он держал роскошную деревянную модель яхты «Сиракузы».

Один из офицеров катил по проходу громоздкую театральную машину для имитации раскатов грома.

Внезапно тяжелые каменные стены разъехались в разные стороны и опрокинулись. Солнечный свет ослепил меня. Я зачирикал как канарейка.

Герцог и его спутники захохотали.

Только тогда я понял, что нахожусь во дворце герцога, и меня разыграли как бедного Дон Кихота.

Доктор Фердинанд пощупал мне пульс и подал мне белую пилюлю с красной полосочкой посередине.

Иногда трудно вспомнить, кто ты, понять, где ты находишься, и что с тобой происходит.

Особенно тяжело это для путешественника, давно покинувшего наш бренный мир и блуждающего в лабиринтах сумеречной зоны, состоящей, как известно, из отражений, имитаций и повторов.

Да, да, уважаемые дамы и господа, я давно догадался, что и я и все мое окружение — только отражение, имитация и повторы.

Это знание сделало меня недоверчивым, осторожным. Оно поселило в моем сердце страх. Страх и ожидание тягостных чудес. Которые обычно не заставляют себя слишком долго ждать.

Как только слышу краем чуткого уха тот щемящий, как бы потусторонний звук… тут же сосредотачиваюсь как снайпер, напрягаюсь, потому что по опыту знаю, сейчас все изменится, и я сам тоже изменюсь и окажусь неизвестно где, неизвестно когда, и главное — в непонятно каком образе, в непонятно каком положении.

Перед тем, как направить меня — в роли палача, разумеется — на классическую бойню, монсеньор решил немного позабавиться «в современности». Выставить меня похотливым пошлым дураком. Удалось это ему с блеском. Не хотел никому рассказывать об этом, но обстоятельства заставили.

Началось все с того, что я вновь услышал тот звук.

Только что валялся на пляже в Бланесе, прихлебывал местную каву, наслаждался легким бризом и читал фельетон в Шпигеле. Про этого чудака, который устроил скандальный перформанс в парижском театре. С поющими в хоре силиконовыми секс-куклами, с механическим сыном, онанирующим рядом с мастурбирующей механической матерью, и комнатой-вагиной. Там еще голый девяностолетний Сталин плясал… а затем долго испражнялся в ведро и лил его содержимое на головы публике.

Как вдруг… я уже сижу за праздничным столом, а вокруг меня все хрусталями сверкает, ножами и вилками стучит и челюстями поскрипывает. Ем паштет из страусиной печенки. Крохотной такой серебряной ложечкой. Заедаю тушеной морковкой и рисовым кускусом.

За окнами — знакомые берлинские ландшафты.

Дурацкая телебашня торчит прямо перед носом.

Неуклюжий прямоугольный Бундестаг давит землю как исполинская гранитная глыба.

Небоскребы на Потсдамской площади режут пространство своими острыми боками.