Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Я ничего не знаю об этом, я пролежал последние восемь дней на кровати в своей каюте. То, что вы рассказываете, похоже на бред, синьор Фосколо!

— Бред? Отнюдь не бред, вы, что, сегодня даже телевизор не смотрели?

— Нет. Я позавтракал и сюда пошел.

— У нас, для вашего сведения, уже провели мобилизацию. Кое где уже стреляют. Льется кровь. Не голубая, красная. Да вы в окошечко-то взгляните, прошу вас, только не в это, а в другое, откуда море видно.

Чиновник, дергаясь и трясясь, подошел к небольшому круглому окну, резко отдернул занавеску и открыл его как иллюминатор.

Мне показалось, что я нахожусь не в Морском управлении Отранто, а все еще в своей каюте, на «Сиракузах». Что рядом со мной стоит не чиновник Фосколо, а голый капитан с громадной бородой и трезубцем, и что он меня этим трезубцем покалывает в спину и шипит:

— Смотри, смотри, канарейка, что ты наделала! Открой глазки!

И я смотрю и вижу — военные корабли. Много кораблей, идет бой, невыносимо громко хлопают орудия, с шипением и ревом взлетают с авианосца увешанные тяжелыми бомбами самолеты-штурмовики. Кого они будут бомбить?

— А теперь посмотри сюда, — приказывает капитан громовым голосом и поворачивает мне голову своей мраморной лапой.

Я вижу разгромленный город. Отранто? Нет, это мой город. Или Париж. Я вижу бегущих в панике людей, горящие дома, руины, вижу мародеров, грабящих магазины. Слышу визг, стоны, вой, мольбы о помощи. Вижу мертвых.

— Значит, не хотите кофе? Может быть, капучино? Хотите капучино?

— Нет, спасибо.

— Хм, значит ваш папа работал на почте, бегал по канцеляриям, а потом сделал военную карьеру. Это как же?

— Я никогда его об этом не спрашивал. Я родился, когда он уже вышел в отставку. Не понимаю, какое отношение карьера моего отца имеет к моему пребыванию в Италии.

— Тааак, не понимаете, значит. Яблоко от яблони… А что ваш папа делал во время немецкой оккупации Франции?

— Не знаю. Служил, наверное.

— Кому служил? Маршалу Петену, государственному изменнику?

— Папа провел всю войну в колониях. Кажется, на островах, в Полинезии. И не торопился в Европу. Сразу после войны он был представлен Де Голлю и прослужил еще несколько лет. Он никогда не был боевым генералом, он отвечал за снабжение войск всем необходимым. Кстати, генералом его сделали за день до отставки. Только для почета.

— Всем необходимым снабжал армию? Хлеб и мясо покупал?

— На голодный желудок воевать трудно.

— А вы уверены в том, что ваш родитель родом из Австрии? Может быть, все-таки из Германии? К чему лукавить?

— Возможно. Только, при всем уважении, скажите мне пожалуйста, какое это все отношение имеет к моему пребыванию в Италии?

— Значит, вы не отрицаете, что ваш отец родом из Германии?

— Вердамт! Какого черта вы меня об этом спрашиваете?

— А знаете ли вы, князь, что не все Эстерхази были сановниками и фельдмаршалами, встречались среди них и провокаторы и даже шпионы?

— Знаю, черт вас возьми! Знаю, только одного, Фердинанда. Знаю еще, что существует торт Эстерхази, ну и что?

— А то, что вы не турист и не душка, а агент вражеской державы. И мой долг добиться от вас правдивых показаний и изолировать вас, как потенциальную угрозу. Может быть, все-таки выпьете капучино?

— К дьяволу ваше капучино!

— Выпьете капучино, выкурите сигарету, подумаете, поразмышляете и расскажете мне, на сей раз чистосердечно, зачем вы прибыли в Отранто. Это последние вежливые слова, которые вы тут слышите, клянусь девой Марией!

— Я все же вам рассказал. Ни слова больше не скажу! Позвольте позвонить во французское консульство в Риме.

— Ни слова не скажешь? Ты у меня сейчас не то что заговоришь, а споешь и спляшешь! Эй, карабинеры, ко мне!

В кабинет вбежали два солдата в смешной синей форме. Они связали мне руки мохнатой веревкой. Продели ее через блок в потолке (почему я не заметил его раньше?), натянули веревку и приподняли меня на воздух. И я повис на связанных руках. Другой конец веревки солдаты привязали к стальному кольцу в полу. После этого вышли из комнаты.

Чиновник закрыл окна кабинета шторами, включил две настольные лампы и направил их режущий глаза свет мне в лицо. Затем достал из ящика письменного стола пластиковый кнут и изо всех сил хлестнул им меня по спине. Потом еще раз, по животу. По бедрам. По ягодицам. По лицу.

У меня от боли начались спазмы в животе и горле.

— Ну что, будешь говорить, канарейка? Или предпочитаешь почирикать?