Джессика Фокс - Три вещи, которые нужно знать о ракетах [Дневник девушки книготорговца] [litres]

– Вообще-то у меня для тебя есть сюрприз, – вдруг просияв, сказал Юан. – Я ждал, когда погода наладится.

Через задний вход Юан повел меня в сад. Повсюду красочной палитрой расцветали цветы, вьюнки и папоротники тянулись к солнцу, а на ветру под аккомпанемент жужжащих пчел порхали бабочки.

– Здесь так чудесно, – сказала я, очарованная этим зрелищем, столь сильно контрастировавшим с привычной зимней серостью.

Юан остановился, чтобы понюхать распустившиеся клематисы, обвившие тонкую решетку, за которой скрывалась дальняя часть сада.

– Они пахнут шоколадом, подойди, понюхай. – Юан притянул к себе цветок, я наклонилась поближе и ощутила его сладкий аромат – настолько сильный, что слегка закружилась голова. Он пах точь-в-точь как шоколадный батончик Dairy Milk.

– Это прекрасный сюрприз. Спасибо, милый, – сказала я и поцеловала его в щеку. Мне вдруг невыносимо захотелось его обнять в надежде отогнать преждевременную боль разлуки, которую мне предстояло испытать по возвращении в Америку.

– Я не этот сюрприз имел в виду, Джесси, – рассмеялся Юан и развернул меня за плечи лицом к садовому сараю. На двери висели железные буквы, складывающиеся в надпись «Лисья нора».

Я распахнула дверь. Юан расчистил мастерскую, чтобы освободить место для небольшого письменного стола и кресла, а рядом на стену повесил картину. Мне вспомнился писательский домик, который Джей О’Каллахан соорудил у себя на заднем дворе и который он любовно именовал своим «шато». Свою трилогию «Темные начала» Филип Пулман от начала до конца написал, сидя в маленьком сарае, похожем на этот, и теперь у меня, совсем как у моих предшественников и кумиров среди писателей, тоже была своя хижина в стиле Генри Торо. Место для стола было подобрано идеально – рядом с окном, из которого открывался вид на сияющий красками сад. На подоконнике стоял цветочный горшок, только вместо земли в нем были ручки и карандаши.

– Я подумал, тебе не помешает собственное пространство, ну, знаешь, чтобы сидеть и сочинять сценарии к твоим фильмам, когда погода хорошая, – пояснил Юан, неловко переступая с ноги на ногу.

– Ох, здесь просто потрясающе!

Я села за стол, стараясь игнорировать огромного паука на стене. Я была тронута, но теперь сомнения одолевали меня с удвоенной силой. Прошлым вечером решение уехать казалось мне таким очевидным, но теперь при ярком свете восхитительного весеннего дня в Галлоуэе, сидя в собственной писательской лачуге, я вдруг поняла, какими ужасными и даже предательскими были эти мысли.

Я встала:

– Значит, тебе правда нравится, что я живу у тебя?

– Иногда, – сказал Юан насмешливо, и все же, как это ни прискорбно, в его ответе заключалась обескураживающая правда.

Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать.

– Я тебе подхожу?

– Ну конечно. Вот это да, Джессика. – Юан обнял меня, словно это был верный способ развеять мои сомнения.

– Что?

– А ты умеешь застать человека врасплох.

– Но ведь ты сказал Хезер… – Услышанное вчера отдавалось в памяти обжигающей болью, и я невольно поморщилась. Это ощущение напомнило мне тот момент, когда я прочитала дневник Гранта, тот жгучий стыд, который я испытала, случайно наткнувшись на доказательство его истинных чувств, а вернее, их отсутствия.

– Знаю, что сказал. Просто я немного запутался. – Юан вздохнул. Он заметил, что мои брови удивленно поползли вверх, и на его лице отразилось беспокойство. – Иногда мне кажется, что подходишь, а иногда – нет.

– Когда, например?

– Например, сейчас. Я терпеть не могу разговаривать обо всем таком.

Я отстранилась и сокрушенно опустилась обратно в кресло.

– Не знаю, просто это не слишком свойственно британцам. – Юан попытался выдавить из себя улыбку, вот только он не шутил. – Разве нельзя просто не обращать на такие вещи внимания и закупорить их внутри, пока все не пройдет само собой?

Я не поднимала на него глаз.

– Джесси, я хочу, чтобы ты была рядом. – Юан подошел ко мне. – Каждый раз, представляя свою жизнь без тебя, я чувствую… нечто ужасное, это трудно описать.

Я его не слушала. В противном случае я заметила бы, насколько была ему небезразлична, но единственное, о чем я могла думать, – это его сомнения.

– Тебе было бы проще, будь у тебя время и возможность подумать, чего ты действительно хочешь?

Не успели эти слова сорваться с языка, как я тут же пожалела о них, но сказанного не воротишь – они ожили и теперь гулко звенели в ушах.