Джессика Фокс - Три вещи, которые нужно знать о ракетах [Дневник девушки книготорговца] [litres]

Шелест переворачиваемой страницы вернул меня к реальности. Настала пора петь очередную рождественскую песнь. Я сидела на деревянной скамье в окружении прихожан. Юан и семейная пара рядом со мной внезапно встали на колени, и я последовала их примеру – мне еще ни разу в жизни не приходилось делать этого на службе. Я ощущала смирение и чрезвычайный дискомфорт. Все в самой службе и в обстановке церкви казалось мне чужим и незнакомым.

В детстве, когда меня водили в синагогу, службы чаще всего проводились на иврите. Теперь я поняла, что это было фундаментально важно для моего духовного благополучия, ведь чем меньше я понимала, тем меньше было шансов, что я захочу в чем-нибудь усомниться. Теперь же, находясь в католической церкви и понимая каждое слово, которое вслух по-английски зачитывал священник, вместо божьего прикосновения я чувствовала легкое желание поспорить. Зато мелодии казались мне невероятно красивыми – драматичными и врезающимися в память. Я перестала вслушиваться в музыкальное сопровождение, и мой взгляд упал на несколько статуй рядом с кафедрой. В иудаизме строго-настрого запрещено преклоняться перед высеченными в камне идолами, и поход в синагогу всегда был для меня скорее умозрительным переживанием, сопровождавшимся словами, ритуалами и песнопениями – они помогали составить абстрактное представление о Боге, которого человек не способен не только увидеть, но даже представить. Похоже, в католической церкви все обстояло иначе. Для меня этот поход стал сильнейшим эмоциональным переживанием, а иконы, священные тексты, обряды и песнопения создавали четко определенное представление о Боге, которого можно увидеть собственными глазами.

Едва переступив порог католической церкви, я лицом к лицу столкнулась с огромной статуей Иисуса, чьи окровавленные запястья и щиколотки были прибиты гвоздями к кресту, а лишенный надежды взгляд направлен к небесам. Напротив него в окружении свечей и цветов стояла статуя Марии, облаченной в голубые одежды, с ребенком на руках. Архетип женщины, держащей на руках младенца, промелькнул в моем сознании и, добравшись до подсознания, взбудоражил отнюдь не душевные или интеллектуальные переживания, а глубинные инстинкты. Это было нечто загадочное и первобытное, чувство, которое у меня ассоциировалось с театром или с индейским «пау-вау», которое мне однажды довелось наблюдать. Это было царство мифа, который описывает Джозеф Кэмпбелл: путешествие универсальное для всех и при этом чрезвычайно важное для каждого в отдельности, словно некий лишенный индивидуальности общемировой сон. Я понимала этот трепет и желание преклоняться перед божественной связью женщины с ее новорожденным ребенком, ведь это одна из величайших загадок человеческого существования.

После службы мы пошли в гости к родителям Юана и теперь сидели в теплой гостиной вместе с сестрами Юана, их мужьями и детьми. Весь пол был усыпан обрывками оберточной бумаги, обмен подарками состоялся, и в комнате воцарилось удовлетворенное молчание. Не так давно мы на удивление быстро смели все с богато накрытого рождественского стола, и я откинулась на диванные подушки, держась за надувшийся от плотного обеда живот. Рядом на диване лежал мой огромный, уже опустошенный чулок, а на полу передо мной стояла большая аккуратная стопка коробок с подарками. Родственники Юана меня изрядно побаловали и с невероятной теплотой приобщили к своим рождественским традициям, что меня одновременно тронуло и смутило.

У Юана запищал телефон, и, взглянув на сообщение, он тут же встал и вышел. Несколько недель тому назад я видела, как он разослал стопку рождественских открыток, многие из которых были адресованы незнакомым мне женщинам. Меня охватил уже привычный приступ паники. Я попробовала его проигнорировать и вместо этого сконцентрироваться на Дейрдре, которая демонстрировала очередной рождественский подарок. Генри, отец Юана, инженер и талантливый изобретатель, превратил каску в прибор для чистки очков. Он умело установил шестеренки таким образом, что прямо перед глазами Дейрдре, на идеальном расстоянии друг от друга, висели две зубные щетки. Как только она включила это приспособление, на макушке завертелась работающая от батареек птичка, которая в свою очередь привела в движение шестеренки, и щетки задвигались на манер автомобильных дворников.

Все засмеялись и принялись аплодировать. Генри, довольный, что очередное изобретение его не подвело, тихонько вышел, чтобы выкурить трубку. Дети сгрудились вокруг Дейрдре, умоляя ее дать им поносить эту чудесную штуковину.