Богуслав Когут - Калина

Именно в этом писатель видит смысл обращения к прошлому. Богуслав Когут работал над повестью «Кому позволено жить» в 1964 году. А незадолго до этого в Познани вышла небольшая книжечка «Трудные дни» — личный дневник партийного работника Феликса Семянковского, который в 1945—1948 годах был инструктором сельскохозяйственного отдела познанского воеводского комитета ППР [1] ППР — Польская рабочая партия. . Горячо рекомендуя эти бесхитростные, литературно «не обработанные» записи свидетеля и участника исторических событий, Когут писал в предисловии к ним:

«Рождение польского социализма, с точки зрения одного человека, одного поколения, — время уже весьма далекое. Люди, сегодня достигшие зрелости, не помнят тех лет или помнят их очень плохо; из литературы, из пропаганды, из истории они узнают, ч т о тогда происходило и какой исторический вес имеют те годы и борьба, но они не знают, к а к это выглядело в повседневной жизни, на отдельных участках фронта».

Эту задачу — поведать, к а к это выглядело на небольшом участке фронта борьбы за социализм, — и поставил перед собой писатель в повести «Кому позволено жить». Стремясь рассказать о буднях переломного момента в истории своей страны, Богуслав Когут как бы продолжает этой книгой исследование, давно уже начатое послевоенной польской литературой. Исследование судеб людей, у которых, как отмечает писатель, никогда не было возможности выбирать, ибо они почти всегда оказывались в положении, им навязанном.

Таков центральный персонаж повести — Бартек Новак, герой войны, честный поляк. Но трагическая его жизнь стала «примером величайших, тяжелых издержек», как говорит о нем его брат, коммунист Кароль Новак. История Бартека как бы дополняет и углубляет характеристику поколения, встретившего войну, еще не успев вступить в самостоятельную жизнь. В польской литературе оно известно под именем «Колумбов» — так называется одна из лучших книг Романа Братного, о героическом и тернистом пути польской молодежи через войну в революцию.

Главные герои повести «Кому позволено жить» — Бартек и Кароль — каждый по-своему приходят к одному и тому же выводу, который разделяет и сам писатель. «Жизнь — это не просто присутствие в мире, — думает Кароль, — жизнь — это наше настоящее и прошлое, мысли и деяния, мечты, страсти, боль». И Кароль Новак, партийный секретарь в небольшом городке, живет этой полной тревог, напряженной, нужной людям жизнью. Его брат, Бартек, для которого жизнь также не имеет ничего общего с обывательским стремлением плыть по течению, оставаясь верным своей земле, народу, боевым товарищам, но не умея найти единственно верной дороги к ним, лишает себя права на жизнь. Так отвечает писатель на вопрос, давший название его небольшой, но емкой повести.

Вспоминая о своих сверстниках, тех, с кем он сидел за одной школьной партой, о мучительно трудном их пути к пониманию собственной ответственности за судьбы родины, Богуслав Когут раздумывает и о дне сегодняшнем. И потому его повесть — это не только история. Писатель призывает, памятуя о прошлом, мужественно и честно определить свою жизненную, гражданскую позицию в борьбе за социалистическую Польшу.

В 1968 году Центральный совет профессиональных союзов Польши свою ежегодную литературную премию присудил Богуславу Когуту за самое крупное его произведение — роман «Еще любовь». Отвечая на вопросы корреспондента газеты «Трибуна люду», писатель подчеркнул, что рассматривает эту высокую награду как «награду рабочего класса, тех людей, которые ищут в литературе то, что дает им возможность взвесить свою собственную жизнь, свои усилия и стремления».

Такое взыскательное отношение к литературному труду, понимание огромной ответственности писателя перед социалистическим обществом характеризует все творчество Богуслава Когута. Две его повести, включенные в данную книгу, думается, со всей очевидностью это подтверждают.

А. Ермонский

ПЕРЕВОД Э. ГЕССЕН

Двойной ряд стройных березок возвышался над молодым сосняком, защищая его от ветров, почти непрерывно, весь год напиравших с запада, где простиралась обширная вырубка, засаженная деревцами, едва заметными среди разросшегося бурьяна. С юга сияло солнце, лучи его падали на голову лежавшего на земле человека, а тело прикрывала зыбкая, колеблющаяся тень берез. Туланец лежал распластавшись, словно его бросили с высоты, на помятой траве чернели пятна крови, смешанной с землей, и совсем рядом — глубокие следы кабаньих копыт.