Леонид Юзефович - Филэллин [litres]

Надгробия обеих амазонок давно исчезли, как и сами Итонийские ворота. Город съежился; древние стены, сохранись они до наших дней, сделались бы ему велики, как старику – его же одежда, которую он носил мужчиной в расцвете сил. Построенные турками и наскоро отремонтированные Макрияннисом укрепления примыкают к Акрополю со стороны Колонаки, как греки называют Одеон, но мы свернули с дороги, не дойдя до них. Я знал, что Акрополь окружают голые холмы, но кое-где между ними вклинивается кустарник. Здесь было именно такое место; гуськом, в затылок друг другу, мы потянулись по нескольким узким тропинкам в маквисе. Они то сходились, то расходились, но все вели в одном направлении. Мосцепанов шел впереди меня, я натыкался на него, когда он останавливался, нашаривая ногами неровности тропы или выползшие на нее корни. С его ногой передвигаться в темноте по такой местности, да еще и с поклажей, было нелегко, но жалоб от него я не слышал. Мешок с порохом он нес за спиной, на правом плече висело ружье, на левом – холщовая торба с нашим общим запасом еды и вина. Она служила мне путеводным маяком, как олененку ночью – белый зад оленихи-матери.

Тропа всё круче забирала в гору. Кустарник опять исчез; усеявшие склон камни вынуждали каждого самому выбирать путь. Сигнальные огни на Акрополе сместились ближе к центру небосвода – так вращение земли смещает взошедшие с вечера созвездия. В какой-то момент, задрав голову, я не увидел одного из них и понял, что он не сошелся со вторым, а скрылся за краем скалы. Ее основание выросло передо мной внезапно. Примерно на уровне моего роста утес растворялся во мраке, но его головокружительная высота угадывалась по мощи подножия. В древности отсюда бросались самоубийцы.

Передние начали замедлять шаги. В вышине замелькали огни факелов. Осажденные заметили наше появление, но каким образом они поднимут к себе порох, было загадкой. Мысль о подземном ходе я отбросил в силу невозможности пробить его в толще скалы; тоннели, проведенные Хормовитисом к турецкой сапе, пролегали в покрывавшем ее нижнюю часть слое почвы. Правда, в древности от Эрехтейона к храму Артемиды под северным склоном вел тайный ход; по нему, пишет Геродот, персы, заняв покинутые жителями Афины, взошли на Акрополь, но я никак не думал, что он дожил до наших дней, пока вслед за Мосцепановым не протолкался туда, где солдаты сгружали мешки с порохом, и не увидел десятка два людей, безоружных и одетых не так, как мы, без халатов и тюрбанов. Фабье вполголоса что-то им втолковывал, двое на правах старших так же глухо ему отвечали. О том, кто они и откуда взялись, говорил зиявший рядом узкий провал между двух скальных глыб. Должно быть, в другое время его закладывали дерном и камнями. Темнота в нем была гуще, чем снаружи.

Я бросился к Фабье и начал говорить ему, что здесь что-то не так, нас предали, турки не могут не знать про этот ход. Он молча отодвинул меня, а стоявший рядом Чекеи сказал: “При начале войны турки его засы́пали – и не знают, что он расчищен. У Макриянниса на это ушло два месяца”.

Древний зев, внутри которого можно было передвигаться только в одиночку, начал заглатывать людей Хормовитиса, но те двое, что вели переговоры с Фабье, остались на поверхности. Одному из них Чекеи подал мешок с порохом, а тот вложил его в руки последнему из своих скрывшихся в толще скалы и, как я понял, цепочкой растянувшихся до самого верха товарищей.

Через какое-то время факелы наверху потухли. Видимо, их загасили для безопасности, когда первый мешок добрался до вершины. Зная примерное число мешков и видя, с какой скоростью они исчезают под землей, я прикинул, что вся операция займет часа два-три. Если за это время турки нас не обнаружат, успеем вернуться в Фалерон затемно.

Цикурис со своей ротой и Чекеи с большинством филэллинов отправились в сторожевое охранение, прочие разбрелись по склону – отдохнуть и перекусить перед обратной дорогой. Мы с Мосцепановым по-прежнему держались вдвоем. Мой помощник побоялся плыть в Фалерон и накануне сказался больным, найти другого я не успел и был обременен ящиком с полотном для перевязок, бутылями спирта, йодом, карболовой кислотой, но не избавлен и от собственной лекарской сумки, поэтому на корабле отдал Мосцепанову взятую с собой снедь. Сейчас он развязал свою торбу, разложил на моем ящике хлеб, фету, жареную курятину, отрезал себе по куску того, другого, третьего и передал ножик мне со словами: “Сабли нет, так хоть нож”.