Леонид Юзефович - Филэллин [litres]

Слово за слово, я и спросил: “Пойдешь за меня замуж?”

Она вольная, приписана к ирбитскому мещанству. Отец умер, братья над ней не начальники, спрашиваться ни у кого не надо, кроме матери, а она родной дочери не враг. С моей стороны не так всё просто, но на Урале дворянское звание меньше значит, чем в иных местах. С Машей, думал, как-нибудь объяснюсь, она отца поймет, а что меня с такой супругой наши чиновные принимать не станут, это я переживу. Зато будет кому старость мою покоить. Она не за горами.

“Пойду”, – ответила Наталья не сразу, но и не так, как когда человек сразу всё решает, а делает вид, будто думает. Не стала и притворяться, будто не верит своим ушам. В последний приезд я делал ей намеки в этом духе, с ее умом трудно было их не понять.

Я встал и поцеловал ее в губы. Она слабо ответила. Мои руки двинулись у нее по бокам, чтобы остановиться на бедрах, но тут пришел из чулана Феденька. Огарок в апельсине догорел, фонарик скукожился. Наталья взяла его у сына – и я вдруг увидел, что огонек в ней тоже потух, лицо увяло, нос торчит, как печная труба на пожарище. Какие там двадцать пять! Тридцать с лишним, не меньше. Где были мои глаза!

Она прочла это у меня на лице и виновато улыбнулась, как никогда не улыбалась в моих снах. С ее улыбкой передо мной вновь явилась та женщина, к которой я ехал вчера по рябиновым лесам, но тут же я понял, что винится она за другое – то, о чем только еще собиралась сказать. На нее легла тень человека, о котором ей отныне следовало забыть.

Оказалось, у нее есть ко мне просьба.

После того, как Мосцепанова арестовали и увезли в Екатеринбург, все его пожитки снесли в заводскую контору, там они и лежат уже три года. Не могу ли я сделать так, чтобы их отдали ей?

Моя коляска с солдатом-кучером стояла возле крыльца. Через четверть часа я вошел в кабинет, где когда-то пытался выведать у Мосцепанова его тайну. Те же абрисы печей и механизмов висели на стенах, тот же письменный прибор с тисненым на чернильницах демидовским старым соболем стоял на столе. Сигов был на месте, а я-то надеялся его не застать. Заговаривать с ним о Мосцепанове не хотелось. У него тут повсюду шпионы, его, конечно, известили о моих визитах к Наталье; он сопоставит одно с другим, а если вещи раскрадены, признавать это не захочет, и в отместку за то, что я поставил его в неудобное положение, откажет мне под каким-нибудь оскорбительным для меня предлогом. Ему, размышлял я, досадно будет напоминание о человеке, чьи кляузы не могли быть совсем уж безосновательны, и чья смерть отчасти на его совести. Но когда прозвучало имя Мосцепанова, на лице Сигова не отразилось никаких чувств. Для него это были дела давно минувших дней.

О пожитках мертвого врага он ничего не знал или за три года успел забыть, но призванный для консультаций приказчик Рябов доложил, что они лежат в коробе, короб – в подвале. Я спросил, нельзя ли отдать их мне. Сигов удивился, но я это предвидел и приготовил объяснение: мол, проживающий в Казани брат покойного, отставной майор Матвей Мосцепанов, требует передать их ему как его законное наследство. Имя и чин старшего брата значились на письме, которое из Перми отослал ему младший. Он тогда был лишен переписки, и я от себя сдал его письмо на почту.

“А вы тут при чем?” – спросил Сигов.

Такой вопрос я тоже предусмотрел и без запинки ответил, что ходатайство брата рассматривалось Пермским уездным судом и удовлетворено. Судейский секретарь – мой приятель, он знает, что по службе я бываю в Нижнетагильских заводах, и просил меня забрать эти вещи.

Рябов с еще одним конторским служителем притащили довольно большой берестяной короб. На нем висел замок, но наклеенная между передней стенкой и крышкой бумажная полоска с печатью была разорвана.

“Сама разлезлась, – сказал Сигов, когда я обратил на это его внимание. – Кому нужна эта рухлядь!”

Замок поддался первому из принесенной служителем связки ключей. Ключ явно был выбран наугад, так что любой другой, думаю, тоже подошел бы. Из-под откинутой крышки облачком вылетела моль, пахнуло затхлыми тряпками. Рябов потянулся к лежавшей сверху овчинной кацавейке, но Сигов, морщась от пыли, удержал его и предложил мне забрать вещи вместе с коробом. По его требованию я написал ему расписку, что имущество Мосцепанова получено мной в полной сохранности. Он, не читая, сунул ее в ящик стола и понимающе кивнул, когда я положил перед ним на стол снятый с короба замок – как вещь, Мосцепанову не принадлежащую. Рябов со служителем пристроили короб в ожидавшей меня коляске, а к Наталье мы его занесли вдвоем с кучером. Весу в нем было меньше пуда.