Алла Хемлин - Интересная Фаина

Шляпы у женщин тоже были интересные — большие и круглые, с перьями, камнями и булавками насквозь всего на свете. Мужчины тоже пришли в черном парадном, с хвостами налево и направо.

Мужчины и женщины как пришли в новиковский сад, так начали веселиться и пить из всяких стаканов. Стаканы брали на столах, которые расставили раньше под стеной дома и застелили белыми скатертями. На других столах наставили тарелки с едой.

Картошки не было, а что было, уже доподлинно неизвестно.

А известно другое. Чтоб люди не особенно разбирали еду, сильно громко играла музыка. Впереди стоял на своих ногах скрипач и играл двумя руками. Первая рука у скрипача делала смык-смык, это называется в музыке «смычок». А вторая рука у скрипача держала, чтоб струны никуда на свете не разбежались.

Это сильно трудное дело. На скрипача люди учатся долго, потому что скрипач сам играет и зовет своей скрипкой к игре других людей, которые тоже с ним подрядились. Интересно, что на артиста танца и пляски тоже учат, а не так долго. Ноги есть ноги.

Люди — кто с трубой, кто с чем, расселись на стульях. Люди есть люди, хоть и с музыкой. Кто-то должен стоять впереди и звать.

Интересно, что у писателя пролетариата Горького Данко тоже стоял впереди. Данко стоял, а потом взял, вырвал у себя сердце и кинул людям. А люди как свиньи. Из науки известно, что свиньи едят черт-те что.

И вот уже в новиковском саду затемнело.

Все люди, которые гости, уже наелись, напились, находились под музыку туда-сюда, тем более насиделись на лавочках. Все уже сильно ждали, когда же загорится искра, то есть когда оттуда-сюда ударит ток и побежит свет.

Под большой яблоней рабочие за день сколотили доски в хорошую высоту, чтоб всем было видней. Доски обтянули зеленым сукном, сукно по краям накрыли ветками с листьями, а дальше — травой и цветами. Тут и назначалось место для Елизаветы.

Музыка на сколько-то замолкла, а потом ударила, как шваброй в потолок, когда сосед мебель совает и совает. Музыка ударила шваброй и опять замолкла себе.

Серковский заприглашал людей стать поближе к доскам, чтоб все видеть своими глазами, а потом рассказать другим людям близко к жизни.

И вот Елизавета поднялась на доски и вытянула руки перед собой, вроде артистка пения или даже танца.

В эту же минуточку Серковский, которого научил мужчина — инженер-монтер, поднес Елизавете богатый букет из стеклянных цветов с проводами, которые как-то заложили под сукно. И как-то так сделалось, что провода знали, кто из людей взял их в свои руки. Провода узнали руки Елизаветы и исполнили поручение мужчины — инженера-монтера.

Исполнилось поручение не совсем хорошо, даже халатно. Искра загорелась не как в истории про нашу партию, а как в нашей жизни. Ток побежал, но споткнулся об эту самую искру и стал жарить того, кого уже узнал. А ток через руки уже узнал Елизавету.

И Елизавета возгорелась в пламя.

В саду поднялся сильный крик.

Кто кричал от себя, кто звал монтера, кто полицию, а кто мог, упал себе в обморок.

Серковский один не потерялся в обмороке или где-нибудь, и кинулся к Елизавете тушить. А что тушить, если уже нечего тушить.

Фаина в сад не спустилась, а смотрела из своего окна на втором этаже.

Фаина еще с самого утра сказала зайчику с попугайчиком, что будет праздник и что она не пойдет мешаться со всеми, а сделает «Оп!» из своего окна.

Когда Елизавета загорелась, Фаина сильно расстроилась за ток. Зачем ток пошел не туда, куда должен был пойти по фаинскому номеру, а пошел, куда знал…

На всякий случай Фаина попросила зайчика с попугайчиком никому не докладывать про фаинский «Оп!». Зайчик с попугайчиком пообещали насмерть.

Мужчину, который пообещал хороший ток со светом, искали два дня, и нашли сначала на верхнем этаже у Фанкони с боксерками из труппы мадам Тринкер, потом в номерах «Райский уголек» на Привозе, а потом на даче у некоей вдовы на каком-то по счету Фонтане. Мужчина был сам по себе один, а нашлось таких мужчин три.

Полиция спрашивала у трех мужчин.

Трое мужчин честно признались, что наука пока до самого конца ничего не знает. Что не знает? Почему такое? При царизме народу и даже людям не докладывали.

Народ молчал, а некоторые из людей говорили, что всех на свете мужчин подменили, что у Маразли был один, а у Серковского тот один получился уже другой и даже третий.

Елизавета стояла на столе, как давно уже стоял Новиков. Новиков был без крышки, а Елизавета с крышкой.