Юрий Асланьян - Последний побег

— Японский презерватив! — приветствовал ангела Юра Вельяминов. Резиновый сапог, оскорбленный до стелек, медленно опустился. И Князь Куропаткин вошел, щедро осклабив кровожадные зубы с аккуратной щербиной в центре нижнего ряда. Для прицельного харчка… Не каждый решится расплеваться с таким ангелом. Тем более что и прикус у него правильный, безнадежный прикус. И Вельяминов это понял — не последний же он дурак на заводе. Он уже хотел извиниться за «презерватив»…

— Ха, — произнес ангел, положительно оценивая ситуацию, — стыковка уже состоялась. Сейчас начнется выход в космос.

И тогда он двумя руками распахнул свою брезентовую душу так, что люди едва пережили шок. Поскольку не один Алексей Стац пил до самого дна, до той эмалированной раковины, к которой бежишь, перехватив рот ладонью, безуспешно затыкая горячий восторг, ползущий сквозь пальцы. Особенно был изумлен Геннадий Хорошавингхотя предупреждали — он вообще испугался до того, что перестал соображать, даже на доступном ему сегодня уровне.

— Кастелянша, — обратился Великий Князь к женщине, — принеси кастаньеты и что-нибудь из последних шедевров Кунгурской фабрики музыкальных инструментов! Да чтоб елка и красное дерево было…

И Куропаткин, не присев с дороги, засосал флакон красного так, будто напрямую — в кровь. И уже через пять минут они на пару с Генкой играли какое-то безумное каприччио. А затем спели казацкую народную песню, написанную никому не известным в Мотовилихе евреем. И дошли до последних загашников классической музыки, исполнив жестокий романс Женьки Матвеева, популярного друга Сашки Харитонова — да, того самого, известного сапожника и часовых дел мастера. Алексей Стац пытался попасть головой в такт, попадая в косяк, а Игорь Пшеничников танцевалу окна, хлопая по своим коленкам, а чаще — по Светкиным. Один Вельяминов уже ничего не пытался.

— Ты хочешь пропасть, не дождавшись аплодисментов? — подскочил Игорь к маэстро, правильно оценив намерения лабуха, взявшегося за портфель с персиками. При этом он успел подумать, что скоро самому придется исчезать — на свидание с охранницей. Исчезать невидимо для других.

— Меня могут потерять, — попробовал объясниться Хорошавин.

— Иди ты! — удивилась Светлана. — Да тебя потеряли тогда, когда ты соску не на то горлышко натянул!

— Ты идеализируешь композитора, — тотчас вмешался Пшеничников, — он миновал материнскую грудь и соску… Молоко он не пробовал до сих пор. Он сразу понял, какое горлышко надежнее. Правильно я говорю, Геночка?

— Нет, — начал спорить Куропаткин, — он умеет натягивать две вещи — соску и презерватив…

Потом никто не мог вспомнить, откуда взялась эта бутылка. Из которой налил Князь своему лучшему другу первоклассного азербайджанского вина по рубль восемьдесят семь — полный стакан. Света отвернулась, чтобы не видеть этого красного вина с зеленоватым отливом. А Пшеничников почувствовал, что сейчас вывернется наизнанку — от сопереживания.

Геннадий Хорошавин высокомерно посмотрел на стакан — и выпил отраву до дна, как в последний раз. И вышел вон. И за дверью раздался громкий колоратурный пассаж деревянного характера — Игорь выскочил туда и увидел, что Геннадий лежит поперек коридора, заваленный стульями, которые неосторожно были складированы там комендантом.

В воздухе стоял звон рыдающих струн, поэтому все бросились к инструменту. Потом, когда музыканта удалось поставить на ноги, он внимательно, прикрыв левый глаз, осмотрел гитару, которую не выпустил из рук, облегченно вздохнул, открыл глаз — и нагло заявил всем, что все равно поедет. Друзья восстановили мебельный штабель и, потрясенные волей соратника, вернулись к делу.

— И часто с ним такое случается? — спросил Юра, играя белым металлическим браслетом, звенья которого по форме напоминали гусеничные траки. Мастер проснулся.

— Бывают приступы, — повел головой Куропаткин, на миг зашторив бесстыжие глаза веками, как диафрагмой, — бывают — кому порой не хочется выглядеть лучше своих товарищей! Потом проходит. От тщеславия это…

— Смотри, заговорил, — заметила Светлана, — забыл, что ли, как сам когти рвал в прошлый раз?

— Сейчас он передумает — на площадке третьего этажа, — не ответил женщине Куропаткин, получивший воспитание во дворах микрорайона Крохалевка.

— Скорее всего — второго, — возразил Игорь.

— Конечно, я понимаю, что Хорошавин — неординарный талант, — продолжал вслух размышлять Валерий, — но нельзя же настолько преувеличивать свои способности — я имею в виду морально-волевые качества… Пить он не будет! Мне одна знакомая, врач-гинеколог, сказала — если женщине ходить в бассейн достаточно долго, то и зачать можно! А тут столько лет из вина не вылезать, а потом: пить он не будет! Так он вообще сума сойдет…