Юрий Асланьян - Последний побег

Разговаривают, а в душе повизгивают, честно радуются, что не погиб он, Юра Вельяминов, и только у него, у мастера, руки до сих пор почему-то подрагивают. «Что, будем составлять акт?» — это они его спрашивают. Другого бы не спросили. «Не стоит, думаю», — отвечает он. Другой бы так не ответил. Боятся Вельяминова.

— Я через пять минут буду, — предупредил он тоном генерального директора — и вышел вон, не дожидаясь согласия. Он прошел на участок, в свою стеклянную кабинку, и набрал телефонный номер по внутренней связи — он, этот номер, короче городского, а она, внутренняя связь, кажется, меньше прослушивается.

— Игорек, у нас на вечер есть только два варианта…

— Понятно, — ответил Пшеничников, — какой второй?

— Детали обсудим при встрече — через час, за главной проходной.

— Что у тебя случилось — жабры горят?

— У меня сейчас все горит… Считай, что я тебе с того света позвонил… Сможешь вырваться?

— Легче в закрытый цех пройти, чем из нашего отдела выйти. Я попробую, начальник…

— Тебя слышат коллеги? Могут доложить?

— Да, уже пытаются. Конечно. Я позвоню завтра, в одиннадцать.

А вот и военный представитель явился — капитан, который маршалом не станет. Маршалом, которому корову в транспортный самолет загоняют, чтоб он молоко в небе пил — парное, как облака. А что пил бы там я, раздавленный полчаса назад стальными платформами ракетных установок класса «земля-воздух»? Что там — не знаю, а что здесь — раскупорим вечером, когда вырулим на взлетно-посадочную полосу Пермского аэропорта. Вырулим, куда мы денемся.

Красные рамы зияли квадратной пустотой никем не проявленной фотобумаги. Однако этот утренний туман иссякал по секундам, поэтому самые нервные из тех, что шли позади, не выдержали — и побежали, передавая молниеносный, унизительный импульс по человеческой цепочке вниз, по крутой лестнице. Электрический импульс генного страха, тонкий адреналиновый запах — этот капитал многих пытал, капитал Сталина надежнее «Капитала» Маркса.

А высокий полковник лейб-гвардии, законный наследник престола Российской империи, блондин, игравший по утрам и вечерам на гитаре в гостинице «Королевские номера», той самой, что до сих пор стоит на берегу Камы, был вывезен тайно ночью в чекистской коляске и расстрелян вместе со своим секретарем-англичанином в лесу заводской дачи, в шести с половиной верстах от керосинового склада Нобеля.

По другой версии — сожжен в мартеновской печи Мотовилихинского завода. Таким вот металлургическим образом был коронован князь Михаил Романов.

Возможно, сосланные аристократы убиты хитроглазым и дальнозорким бандитом в аккуратном пиджаке и косоворотке, чей портрет еще вчера торчал вот в этой раме. А в этой находился бородатый Герой Труда, отливавший стволы для пушек тяжелой береговой артиллерии еще во времена русско-японской войны. А в этой — Герой Советского Союза по фамилии Пирожков, летчик-истребитель в пилотке при капитанских звездах на погонах, красивый, как дамский пистолет. Вчера, еще вчера они тут висели, в этих деревянных рамах — сегодня пустых и белых от утреннего тумана. Куда, господи, они пропали?

Да боже ты мой, не бегом, а прыжками надо передвигаться по тополиной аллее, потому что сегодня меня ждут — как окорок к празднику. Точат свой режущий инструмент — кто пилкой для ногтей, кто суровым рашпилем. К съедению готовятся, поеданию — диабетики мои, придурки мотовилихинские. Когда избавлюсь от вас, жен партийных секретарей, ловчих удачи?

Так думал Игорь Николаевич Пшеничников, с пилотажным виражом огибая старую фонтанную чашу, каленую, будто похмельная пасть. Он шел, изумленно заглядывая в опустевшие рамы, выстроившиеся на одноногих стойках вдоль асфальтовой дорожки, рамы, откуда за ночь, как во времена оборотней, некто изъял черно-белые фотографии героев. А может быть, капитаны и мастеровые получили очередной приказ и тайной колонной покинули аллею своей бессмертной славы, чтобы совершить революционный теракт где-нибудь в районе имперского озера Эйр? Это необходимо выяснить — надо бы сделать запрос в Центр.

Сквер кончился. Внизу, под горой, лежал громадный завод. С горы вела крутая лестница, по которой люди спускались, стуча подошвами по металлическим уголкам ступеней. Пшеничников уже услышал этот стук, когда оглянулся и понял, что опять он — последний человек, не только в списке претендентов на российский престол, в очереди на Луну или Венеру: он был последним из тех, кто с утра стремился занять свое рабочее место.